– Белый и голубой, – уверено сказал мальчик.
– Белый? – удивилась учительница, – ты на улицу часто выходишь? Посмотри в окно, Костя Комаров.
Тогда брат посмотрел в окно и упрямо повторил:
– Белый.
– Скажи ты, Кирилл, – потребовала наставница.
Кирилл уже понял, какой должен быть ответ и уверено дал полный, как его учили, ответ:
– Зимой на улице доминирует черный и серый цвета.
– Правильно, садитесь оба.
Кирилл тогда гордо сел на свое место, но когда посмотрел на Костю, радость тотчас растворилась в пахнущем мелом и неприятностями школьном воздухе. Костя сидел нахохлившись, закусив губу. В глазах его стояли готовые вот-вот предательски пролиться слезы.
– Не надо жить красивыми картинками из книжек и журналов,
– бросила взгляд на Комаровых учительница, – надо воспринимать жизнь такой, какая она есть – без прикрас и лишнего романтизма. Может, где-то и лежит белоснежный блестящий снег всю зиму, но не у нас. В городе он полежит денек, а потом или растает, или станет грязным и серым.
Сейчас Кирилл мог воочию убедиться в былой правоте брата. Белоснежное село лежало перед ним. Белыми были дома, белыми были деревья, белой была дорога. Правда, белизна эта воспринималась как бы через призму темного неба, которое прикрывало всю эту роскошь целомудренным синим прозрачным покровом, но синева эта не портила белизны. Она даже придавала ей некоторую загадочность, таинственность, наполняла едва уловимой чувственностью.
«Снег хрустит», – обрадовался Кирилл. Снег действительно сердито и жалобно повизгивал у него под ногами, как будто предчувствовал скорое наступление весны, а с ней – свою кончину. И – странно – визг под правой ногой был на полтона ниже, чем под левой. А вот к этому визгу прибавился другой – какой-то свистящий, стремительный, ровный. И как достойное завершение квартета – дробное барабанное свирепое повизгивание.
Кирилл оглянулся – ничего себе! Прямо на него неслась самая настоящая лошадь! С дугой, хомутом, вожжами и телегой, нет не телегой, санями. Стыдно признаться, но Кирилл в первый раз видел настоящую, запряженную в сани лошадь. На мгновение ему показалось, что какая-то неведомая сила перенесла его в прошлое, лет так на сто назад.
– Э-ге-гей, – сорвал он с головы шапку и замахал вслед только что проскользнувшим мимо саням.
Пассажир, видимо, служивший по совместительству кучером, оглянулся и резко дернул за поводья.
– Здравствуйте, – вежливо снял шапку он, как только Кирилл приблизился к нему, – что-нибудь случилось?
– Нет, – Кириллу уже стыдно было за свою мальчишескую выходку. Чтобы хоть как-то оправдать непредвиденную задержку транспорта, он поинтересовался: – Подскажите, где здесь местное отделение милиции? Мне очень надо.
Мужик глуповато похлопал ресницами, внимательно посмотрел Кириллу в глаза и ответил:
– Дык, как всегда, тама. Вчера еще было. Аль перенесли?
– «Тама» – это в каком направлении? – не терял терпения Кирилл. В конце-концов он сам виноват: раскричался, как подросток! Разве может быть к нему серьезное отношение со стороны сельчанина?
– Тама, – махнул рукой человек.
– То есть я иду в правильном направлении? – в последний раз уточнил Кирилл.
На этот вопрос грубиян вообще не ответил. Он только звонко рыгнул, простонал: «Ну чего привязались? Отработаю я эту курицу, отработаю. Деньги я уже Рыбьему Глазу отправил, а кару хоть сегодня выполню. Цепляются! Сколько можно душу тиранить?», стегнул ни в чем не повинную лошадь и растворился в прозрачных утренних сумерках.
