– А почему ты решил, что Роберт в своей жестокости походит на вашу мать?
– Да ведь примеров тому множество. После женитьбы отец стал открыто жить в двойном браке, не переставая любить свою вторую жену.
Вскоре после свадьбы Констанция родила дочь и несколько лет после этого больше не рожала. Друг нашего отца Хью де Бове попытался уговорить его расстаться с ней, однако вскоре оказалось, что та на сносях. Отец ожидал появление долгожданного наследника. И он родился. Это был мой покойный брат Гуго Магнус.
– И что? Я не усматриваю в ситуации жестокости.
– Да, пока я не сказал того, что моя мать, будучи королевой, приказала рыцарям графа Анжу Фулька Нерры убить Хью де Бове с особой жестокостью: ему вырезали язык, а потом четвертовали.
Анна от ужаса закрыла глаза, представив себе эту бесчеловечную казнь.
– Это был единственный случай? – тихо спросила она.
– Мне было четырнадцать лет, когда состоялся процесс над обвинёнными в ереси клириками. Среди обвиняемых оказался бывший исповедник матери. После завершения процесса, когда еретики покидали помещение, где проходил суд, она собственноручно ударила бывшего исповедника скипетром в глаз, пробив ему голову, и заявила, что так будет со всеми, кто попытается подорвать авторитет короны.
Когда мы с моим старшим братом были бродячими рыцарями, отец разослал своих людей, чтобы нас отыскали, передав через доверенных лиц, что готов простить нас и помириться. Мне и Гуго Магнусу надоела жизнь, которую нам приходилось вести, и мы решили вернуться: брат во дворец, а я в Дижон. По пути к нам присоединился рыцарь, назвавший себя Артюром Д'Оревильи. Он был хорошо одет, выглядел мужественно и был лет на десять старше нас, что позволило ему быстро войти к нам в доверие.
Около недели мы путешествовали вместе, деля между собой хлеб и воду. В одну из ночей он разбудил нас и сказал, что необходимо срочно уезжать, так как в округе бесчинствуют беглые рыцари, объединившиеся в большую банду.
Мы, естественно, распетушились, сказав, что готовы драться с ними, но Артюр, попеняв нам на молодость, сказал, что умереть от меча разбойника позорно, а потому предложил немедленно покинуть место нашего ночлега, и, вскочив на лошадь, скрылся в темноте.
Наши лошади тоже были оседланы им, и мы, не задумываясь об этом, помчались за ним. Но впереди его не оказалось, хотя мы и мчались с большой скоростью: исчез неизвестно куда. И вдруг Гуго на полном скаку слетел с коня и разбился о землю. Я подскочил к нему, но помочь уже ничем не мог, поскольку брат мой был уже мертв.
Моему отчаянию не было предела. Я так и просидел до утра, держа его голову на своих коленях и оплакивая. Когда солнце уже поднялось, похоронил в близлежащей посадке, вырыв его же мечом ему могилу. Затем воткнул этот меч в насыпанный над его телом холм и привязал поперек сломанную ветку, соорудив таким образом нечто наподобие креста.
А когда подошел к его коню, мирно пощипывавшему на обочине дороги травку, увидел, что сиденье сползло с его спины на бок, в ту сторону, куда упал Гуго. Осмотрев его, я увидел, что подпруга была подрезана, что сразу же сказало мне, что смерть брата была не случайной.
– А почему ты решил, что к этому причастна ваша мать? – спросила Анна, не улавливая связи между событиями.
– Тогда я так не думал. Причин для этого не было. Просто сетовал на наше легкомыслие, позволившее нам приблизить к себе незнакомого человека. Правда, у меня появлялась мысль о том, почему он подрезал подпругу на коне Гуго, а не на моем. Но так как ответа я не знал, особо долго на ней не заморачивался.
