Аномалии личности. Психологический подход - страница 10

Между тем сроки сдачи рукописи затягивались, срывались, их приходилось едва ли не скандалом переносить с года на год не только вследствие медлительности и нерадивости автора, но и потому, что последний неожиданно для себя столкнулся с трудноразрешаемой проблемой. Дело в том, что когда я приступил к написанию, то наивно полагал, что с обобщением накопленных к тому времени наблюдений и выводов особых сложностей не будет. Разумеется, это оказалось не так, работа шла трудно, но все же причина основной задержки была не в этом. По мере «конструирования» текста, поисков адекватных объяснений передо мной, как автором, все отчетливее и острее вставал вопрос, ответ на который, казалось бы, должен быть совершенно очевиден, причем давно и всем (кроме пока автора). Этот вопрос – что такое психологическая норма?

Но сколько ни искал – убедительного ответа не находилось. Более того, сам этот вопрос оказался крайне непопулярным и даже, если можно так сказать, малоприличным в благородном психологическом собрании, поскольку, когда он возникал (особенно когда я добивался конкретного ответа), его пытались всячески избегнуть, замять, перевести разговор. Словом, я основательно застрял на этом предварительном, служебном, как мне казалось до того, этапе. Я видел, что в большинстве работ авторы, минуя проблему нормы, сразу исходили из представления об аномалиях, их видах и особенностях, в результате чего область замыкалась на самой себе, уходя, по сути, из общего пространства науки и жизни[13]. Когда же речь заходила о понимании нормы, то оно чаще задавалось через отношение к тем же аномалиям: либо негативно – через указание на их в нормальном поведении отсутствие, либо через признание их минимального, сдерживаемого в определенных рамках наличия, которое не угрожает среднему уровню адаптации к социуму.

Для того чтобы найти иной подход, требовался кардинальный методологический поворот. Для меня (во мне) он произошел тогда, когда стало субъективно ясно: исходным для понимания аномалий являются не они, взятые для изучения сами по себе, а та норма (соответственно – стоящее за ней понятие о человеке), от которой они уклоняются, мимо которой промахиваются. Исследуя аномалии, мы, образно говоря, идем от света к оттенкам, теням, сумеркам (при их сгущении – тьме). И при всей значимости внимания к этим степеням затемнений знание о заслоняемом ими свете является исходно ключевым.

И не только чтобы самим сохранить систему нравственных координат, себя, в конце концов, как личность, но для того, чтобы мочь служить проводником, надеждой, ободрением для терпящего бедствие человека. Древний императив «Врачу – исцелися сам» не просто про гигиену врачующего, но про первую опору в исцелении страждущего. В отношении душевных, психических, личностных недугов и отклонений это еще более верно, чем в отношении страданий телесных. Отсюда такая значимость исповедуемого мировоззрения, общего представления о человеке как стержне нашей (пусть и не врачебной, но тоже помогающей, человекоориентированной) профессии.

Благодаря этому повороту (кажущемуся сейчас, наверное, очевидным, но тогда давшемуся непросто) я по-другому посмотрел на свои исследования, свою работу (в частности, разумеется, на содержание и задачи этой книги), что привело к выходу за границы чистой патопсихологии в области антропологии, аксиологии, философии человека. Это привело, в свою очередь, к изменению, точнее, коррекции профессиональной идентификации уже не только с патопсихологией как таковой, но и все более с общей психологией, прежде всего в понимании Л. С. Выготского как «философией практики», «философией психологии» (замечу в скобках, что пишу эти строки в качестве профессора, а до того – в течение шестнадцати лет – заведующего кафедрой общей психологии факультета психологии МГУ имени М. В. Ломоносова).