– Уж к чему, к чему, – усмехнулся Романов, – а к произнесению речей я готов в любое время года и суток. 40 лет партийного стажа это не шутка.
– Тогда вперёд, труба зовёт, – пошутил Кунаев. – С теми, кто голосовал за нас, тоже неплохо бы побеседовать – вдруг оппоненты кого-то перетянули за ночь на свою сторону…
– Это правильно, – задумался Романов, – займитесь, пожалуй, этим делом, а Капитонова я на себя возьму.
– Что вы там за детские игры устроили? – это были первые слова Чебрикова, он встретился нашей троице в коридоре перед комнатой заседаний. – Почему через меня нельзя было действовать?
– Извините, Виктор Михайлович, но нам продиктовала свои особенности оперативная обстановка, – вежливо, но твёрдо ответил за всех троих Романов. – Лучше перебдеть, чем недобдеть, чтобы потом не стало мучительно больно.
Чебриков искоса оглядел всех троих, а затем без слов скрылся за дверью. Романов тоже заглянул внутрь – там сидели ещё Алиев с Шеварднадзе и больше никого.
– Пойдемте покурим, – предложил Романов своим напарникам, – а там, глядишь, и остальные подтянутся.
Курительная комната, совмещённая с предбанником туалета, здесь была расположена в начале длинного коридора, так что если оставить дверь открытой, можно было видеть всех проходящих мимо. Через пять минут Романов углядел в проёме двери Соломенцева, двигающегося старческой шаркающей походкой.
– Мой выход, – загасил он сигарету в пепельнице, – а вы не пропустите Пономарёва с Капитоновым. – Михаил Сергеевич, можно вас на пару слов? – сказал он в спину тому.
– Григорий Васильевич? – обернулся он, – доброе утро! Как спалось?
– Спасибо, неплохо, – не стал вдаваться в детали Романов, – есть небольшой, но очень важный разговор к вам.
– Давайте поговорим, – сразу согласился Соломенцев, – худой мир, как говорит наша пословица, лучше доброй ссоры. Глядишь и договоримся о чём-то полезном.
Они зашли в пустующий кабинет напротив комнаты заседаний, и Романов сразу же взял быка за рога.
– Как вы относитесь к антиалкогольной кампании? Её же, если всё правильно понял, собираются запустить со дня на день.
– Неплохо отношусь, Григорий Васильевич… народ спивается, потребление спиртного на душу населения растёт, семьи разрушаются, дети рождаются с нарушенной наследственностью. Надо что-то делать.
– Совершенно с вами согласен, Михаил Сергеевич, – воскликнул с преувеличенной артикуляцией Романов. – Делать надо, но не рубить с плеча, а тщательно изучив проблему.
– Вы её уже изучили? – прищурился Соломенцев.
– Да, пришлось немного углубиться в тему, – Романов наконец перестал ходить туда-сюда и сел напротив. – Вы знаете, какой процент наполняемости бюджета обеспечивает водка?
– Догадываюсь, что немалый.
– Не просто немалый, а где-то под четверть, – веско заметил Романов, – и что будет, если мы с одного маха уберём эту доходную часть? Реформа же подразумевает кратное сокращение выпуска алкоголя.
– Наверно бюджету от этого лучше не станет, – заметил Соломенцев.
– Точно… это я уже не говорю о неизбежном всплеске самогоноварения… и как следствие пропажу из торговли сахара, его на самогон лучше всего раскупают. Плюс дополнительная напряжённость в обществе – зачем нам на пустом месте устраивать народные волнения. Плюс неудачная мировая практика по сухому закону – в США пытались его ввести в тридцатых…
– Да-да, помню, – прошамкал Соломенцев, – гангстеры, бутлегеры…
