Рывком он в один миг достиг края сарая, бесшумно упал в заросли крапивы под сенью огромного лопуха, распростершего в стороны свои гигантские листья, как настоящее дерево.
Пять, десять, двадцать, тридцать секунд. Минута, вторая.
Ни единого звука, ни малейшего проявления чужого присутствия. Неужели все-таки ошибка? Хорош командир группы! Лопух под лопухом. Убивать таких надо.
Словно в ответ на эту мысль прямо над его головой просвистела пуля, колыхнув листья репейника.
Швеция
Стокгольм
29 июля
21.25
Сообщение Келлана было подтверждено неожиданным образом, причем в обход агентурной сети. Информация пришла со стороны. Пришла совершенно случайно.
Летом в Стокгольме проходила международная научная конференция по проблемам использования биоресурсов арктических морей. Руководитель российской делегации член-корреспондент Российской академии наук Александр Павлович Борщагин двадцать девятого июля, на торжественном банкете в последний день заседаний, имел удовольствие выслушать крайне странную историю.
Инициатором разговора выступил доктор Юргенсон, крупнейший специалист по фитопланктону, известный своими радикальными выступлениями в шведской прессе, направленными против природоохранной организации Гринпис.
– Эти идиоты, – Юргенсон, выпив даже пару фужеров коньяка, краснел как рак и приобретал дар красноречия, которого в обычном состоянии был начисто лишен, – эти идиоты даже не понимают, с чем пытаются бороться! Сражаться с техногенной цивилизацией не только глупо, но и преступно. Ладно, когда надо умерить аппетиты нескольких транснациональных корпораций, озабоченных идеей свести на нет тропические леса, тут я еще готов даже поаплодировать этим парням, но защищать Мировой океан! Да мы даже не используем его на пять процентов. На пять, вы понимаете, Александр? Морские экосистемы – самые устойчивые из всех, какие я только знаю. Это все равно что защищать космос от незапланированного проникновения летательных аппаратов!
– А аварии нефтяных танкеров? – осторожно спросил немецкий ихтиолог Клаус Циммерман, третий участник беседы (они отгородились от шумных речей у небольшого столика в углу ресторана). – Я думаю, что эти катастрофы могут вызывать закономерное беспокойство. Так же, как и нарушение некоторыми странами квот по рыбному промыслу.
Разговор шел по-английски, которым и швед, и немец владели в совершенстве, а Борщагин мог похвалить себя только за то, что хорошо понимает смысл изреченного, но сам говорит, запинаясь, используя примитивные речевые обороты, словно скопированные из учебника. Поэтому он предпочитал помалкивать и вступать в дискуссию только в самом крайнем случае.
– Проблема нефти, – Юргенсон резко взмахнул рукой («The oil problem – звучит идиотски, англичанин так бы не сказал», – подумал Борщагин), – до такой степени политизирована, что дальше, как говорится, идти некуда! Да, аварии наносят временный локальный ущерб. Но локальный, Клаус! Хотя бы один из этих мастеров лить словесную грязь, которая пострашнее нефти, удосужился бы пару раз произвести точные замеры на месте катастрофы спустя несколько лет. Была бы полная чистота. Полная! Экосистемы умеют мгновенно залечивать раны. Тем более морские.
– А морские течения? Естественная седиментация? Наконец, трофические цепи? Какие-то компоненты унесены на сотни миль, что-то в процессе осадконакопления оказалось на дне, а что-то, извините, потребили любители океанских деликатесов. – Циммерман кивнул на остатки блюда из филе трески, которое лежало на тарелке прямо перед неугомонным шведом.
