Женская любовь способна простить тумаки, и нецензурную брань, со словесным унижением, но есть, то, что не может простить женское сердечко – это унижение женской чести. Там куда закралась любовь достоинством можно попуститься, но лишившись, чести сердце разбивается, и собрать его и залечить порою бывает очень трудно. Илья и сам не задумывался о том, какое сделал дело, пойдя против друга, защитив достоинство и честь любимой девушки. Это было давно, было ещё миллион встреч, когда они виделись. Скорее всего, когда ей было больно, и она страдала от ушедшей любви. А может быть в другой момент. Ей стало страшно. Что-то заставило её захотеть высвободится. Однако сопротивления ни какого не почувствовала, а наоборот он стал отпускать её с приятной и тёплой улыбкой. Она хотела находиться в тёплой близости друга и, в тоже время хотела, высвободится. Они окончательно избавились от тактильной связи, и она развернулась в сторону стола. С улыбкой она подошла к рабочему столу. Её улыбку заметил, в отражении телевизора, Илья. Она не заметила этого любования и обвела глазами весь стол в поиске карандаша. Так думал молодой парикмахер. На самом же деле ей хватило секунды, чтобы увидеть на себе взгляд в отражении. Он ни капельки не изменился для Антонины. В юности он постоянно делал так, он мог целый урок смотреть на неё в отражении школьного плазменного телевизора.
И так карандаш был найден, а дизайнер приступил к эскизу.
– Закрыв глаза, я увидела пустоту, бесконечную тьму, – говорила Тоня, не отрывая глаз от зарисовки. – Она затягивала меня всё глубже и глубже, – с этими словами карандаш всё сильнее покрывал белое черным. Стала проявляться объемная фигура. Чувствовалась рука мастера, там, где надо были грамотно подобраны тени. – И вот мне стало приходить понимание. Я чётко увидела, что мне нужно. Белый свет проник в пучину и…
– И ты начала плыть наверх к нему.
– Откуда? – оборванно произнесла она и оторвала взгляд, приковав его на Илью. В этом взгляде читалось изумление, а маленькое женское сердце от, чего-то быстро заколотилось.
– Мы были вместе, – не дал закончить вопрос Илья.
– Так вот, – она пододвинула листок по ближе к Илье, чтобы ему было лучше видеть то, что Тоня набрасывает на лист бумаги, и самой ей пришлось, пододвинутся по ближе к нему. – Я “выплыла” передо мной был только потолок – белый как лист бумаги. Тогда я и нашла Его – вдохновение.
– И тогда лампочка над головой так громко дзынькнула, что ты обратилась ко мне.
– Я хотела, чтобы и ты его увидел.
Антонина закончила зарисовку. На листе бумаги отобразилась изящная, с длинными чертами и резкими формами модель, лица у неё пока нарисовано не было. Она стояла в пол оборота лицом к зрителям.
– Ой, сейчас ноги дорисую. Вот. Смотри. На ногах я решила, что будут сандалии как у древних греков, – она дала Илье стирательную резинку и сказала. – подправь меня, если слегка накосячу. Думаю, что на подобный вид костюма девушкам лучше будут мужские причёски. Мне кажется полубокс, не уверена.
– Нет, убери бока и…
– Оставить шевелюру?
– Да пусть будет андеркат, – он вспомнил недавнего клиента.
– Только надо чтобы несколько прядей свисали с боков вот так.
– Нет. Не так. Уберём одну и сделаем эту покороче.
– Что-то подобное видела я. Полностью весь образ встал передо мной. Но я бы сделал парочку полубоксов.
– Не стоит. Лучше будет ещё сбрить с одной стороны волосы и чтобы они свисали на другой бок, а диадему сделать вкось по направлению к падению волос. Вряд ли кто-то согласится жертвовать волосами, поэтому я сплету косички уходящие под волосы, эффект будет почти такой же.
