И, наверное, памяти.
У него ещё нет памяти.
Когда-нибудь она объяснит ему, как он появился на свет, а мне будет даже нечего возразить.
Слова как слизь, не имеющая вкуса – всё дело в приправе.
Сейчас где-нибудь заверещит будильник.
Они станут просыпаться, будить друг друга, хлопать дверями, занимать очередь в туалет, громко разговаривать............….
И она проснётся.
........................................................................................................
. . .
Пелена тумана, скрывающая сигнальные огни сторожевых башен побережья, тёмные волны, смутное беспокойство. Берег странных садов, где живут звери, много раз описанные в текстах пергаментов, где подробно объясняется, почему никто и никогда не видел их, и как они выглядят.
Ловчий успокоится лишь тогда, когда увидит что-то похожее на то, что он видел раньше, и тогда он построит стены и станет расписывать кувшины. И пить от скуки или от жажды; вода нашептывает ему сны, что бегут быстрее чем тени от света и пугливее самых чутких зверей.
Только сытый станет изучать повадки несъедобных рыб.
Сытый рыболов, что, позёвывая, читает в газете о похождениях голодных героев. Он знает, какой пустырь застроят в первую очередь.
Здесь территориальные воды, сюда нельзя заходить на судах, если у вас вместо ушей коровьи хвосты, или вместо головы чайник.
И вообще, вам здесь нечего делать.
Кролики, наряженные охотниками, ставят капканы на волков и ловят мышей при помощи хитроумных ловушек. Они курят на ветру папиросы и стряхивают пепел в зелёный мох, пахнущий гнилью. Лопочут между собой и поглядывают на предрассветное небо как офицеры одной армии за минуту до начала войны.
Я прячусь в траве, хотя проще было бы уйти и спрятаться в тумане.
Грязь чавкает под ногами заблудившихся на болоте туристов.
Кривые деревца растут где попало. Ловчие спят, убаюканные мемуарами первопроходцев; я смотрю на них с завистью. Не знаю, почему я упрямлюсь и не выпью таблетку – здесь их продают в каждом киоске. Всё обрывочно.
Не видно никакой связи, и мне скучно как в слишком большом музее, когда картины падают одна на другую как при погроме и образуют громадную кучу, живописность которой символизирует хаос и головную боль. У некоторых это получается – привязывать шарик к его собственной тени и с безмятежной улыбкой заявлять, что он никуда не улетит, если только правильно выполнять дыхательные упражнения.
Дыхательные упражнения в противогазе.
Уравнение с множеством неизвестных, где две основные константы означают высоту потолка и время, за которое ты успеешь добежать до туалета.
Всё обрывочно и бестолково.
Как с крыши дома в городе, где ты никак не можешь проснуться. Ты долго сверяешься с рисунком на пергаменте и, наконец, проделываешь вот так – ..... – раз! – и исчезаешь. А потом они начинают тебя искать, но находят, как кто-то из них и предвидел, слишком поздно – ты уже успел задохнуться. И ты просыпаешься уже в другом сне, но всё в том же кошмаре.
Хочется чего-нибудь… чуда.
Хотя всегда останется сомнение в том, что это не фотомонтаж. Разве бывают кролики с такими усами? И почему у них такие странные лапы? Кролики не курят папирос, они заботятся о здоровье своих лёгких, а значит, это не папиросы. Папиросы не могут гореть так долго.
Вот так и придумываешь что-нибудь таинственное, наводящее смутное беспокойство, как дурак с плетью нагоняет рябь на поверхность сгнившей от скуки лужи, пытаясь как-нибудь очень неожиданно напугать самого себя, заставив поверить, будто всё это очень странно,– пощупай, кажется, печень увеличена. – – Нет?
