Борис понимал, что разговор неизбежен, готовился к нему, и всё же немного прокололся.
– Что случилось? – спросил он Юрия Львовича сразу после приветствия.
– А как Вы поняли, что что-то случилось?
Борис немного замялся, но тут же выкрутился.
– Мне показалось… Мне показалось, что у Вас голос какой-то взволнованный.
Он хотел что-то ещё наплести, но Юрий Львович его опередил:
– Вы не ошиблись, я, действительно, очень волнуюсь. Скажите, Анатолий Фёдорович звонил Вам?
– Как звонил? Когда? Мы последний раз встречались с ним во вторник. Я думал, Вам это известно.
– Вы ему всё передали?
– Конечно.
Юрий Львович тяжело вздохнул.
– Я так и думал, – с горечью произнёс он.
– Что думали, Юрий Львович? Что, Ваш коллега исчез с деньгами?
Борис пытался изобразить шутку.
– Нет, – упавшим голосом ответил Юрий Львович, – он не исчез с деньгами. Он лежит в морге без денег.
– Что? – Борису прекрасно удалось изобразить удивление, испуг и расстройство.
– Да, Борис Аркадьевич, да.
– Как это случилось? Авария?
– Нет, наверное, сердце.
– Примите, Юрий Львович, мои соболезнования. А… Что, денег при нём не было?
– Нет.
Оба, и Борис, и Юрий Львович, не раз в памяти возвращались к этому разговору. Оба, и Борис, и Юрий Львович, анализировали сказанное Борисом. Борис пытался выяснить, не прокололся ли он, Юрий Львович, чувствуя смутные подозрения, пытался по ответам Бориса определить причастность или непричастность его к смерти Кашина.
– А деньги он убрал в портфель?
Борис не был готов к этому вопросу, собственно, он ведь даже не видел Кашина, и в случае чего, не смог бы даже сказать, как тот был одет. Борис вдруг понял, что тут он может проколоться. Сердце его сильно заколотилось.
– Нет, то есть, извините, я не помню, – и тут же нашёлся. – Мы встречались как всегда в метро, я передал ему свёрток в пакете, мы перекинулись парой фраз, и я ушёл. Я не знаю, возможно, он переложил свёрток в портфель. Извините, я не могу сказать наверняка.
Борис понял, что в следующий раз ему лучше видеть клиента хотя бы издали. «И было б неплохо, если б у клиента пропал портфель, – думал Борис. – Ведь если б у Кашина пропал портфель, этот придурок не стал бы сейчас спрашивать о деньгах. Хотя всё равно бы спросил, но можно было бы подумать, что портфель у покойного выкрали вместе с деньгами, а так что-то не складно, хотя можно подумать, что деньги спёрли в ментовке. А что, могли, сейчас там такая шушера собралась», – успокаивал себя Борис.
Утонув в мягком глубоком кресле, обтянутом белой гладкой кожей, Борис держал на коленях белую пушистую кошку со злой плоской мордой, брезгливо гладил её левой рукой, а правой время от времени подносил к губам маленькую кофейную чашечку из тонкого белого фарфора и, смачивая в ней губы, имитировал питьё кофе. На лице его читалось выражение глубокого почтения. Перед ним, тяжело ступая по мягкому ковру, вышагивал Владлен Иванович – отец Беллы – девушки Бориса. Собственно, на саму Беллу Борис никогда и не обратил бы внимание, не узнай он случайно, что она дочь этого придурка. Высокая с прямыми жидкими волосами слишком умная для женщины, Белла совсем не соответствовала тому образу, который Борис всегда рисовал в своём воображении. Но Белла дочь Владлена Ивановича, а это меняет всё в корне.
Владлен Иванович ходил перед Борисом, заложив руки за спину, развевая на поворотах полами длинного стёганого халата, и «учил Бориса жизни».
