Антисемитизм в метапсихологических очерках. Бессознательная месть за необратимость антропогенеза - страница 16



она становится заменой либидозной объектной связи» [7]. В предельно возможной полноте такой идентификации и завершается фаза 4. Под «другим лицом» здесь нужно понимать отца орды и его субституты: тотема, вождя племени, царя, бога. Полузвериное сообщество в точке ±0 десексуализированного либидо уподоблялось индивиду в расцвете сил, пытаясь оставить после себя органически целостную зародышевую плазму. Не обладая реальным полом, оно оставляет после себя зародышевую плазму в точке слияния своих «виртуальных полов», продвигаясь далее вдоль фазы 5 в танатальную дискретность. Игнорирование этой плазмой государственных, национальных, расовых и этнических границ интерпретировано ветхозаветной историей как процесс «рассеяния», которого в действительности никогда не было. Достигнутое с большим трудом психическое равновесие с «высшим началом» сменило характер инцестуозного запрета, с дальнейшей сакрализацией в табу не мужского, а женского начала (фаза 5). В ордынской Руси Батый (батя) и Мамай (мама) – обобщённые пространственно-временные отображения мужского и женского начал десексуализированного либидо, как Иудея (мужское) и Израиль (женское) в Библии [8], тяготеющие соответственно к Востоку и Западу. Батый, как мужское имя, представлял собой результат «суггестивных наложений» (по Фрейду) достаточно большого числа имён [5] указанных выше «братьев».

Женская фаза. Пассионарный толчок. Возвращение в орду

Л. Н. Гумилёв отмечает Мамая как предводителя западной партии ордынской Руси [9] – разросшегося, высокоцивилизованного аналога первобытного тотемического сообщества в контексте настоящей главы. Развенчание политически обусловленной сказки-мифа про«татаро-монгольское иго» можно рассматривать как ценнейшее научное достижение Л. Н. Гумилёва. Миф просуществовал более 600 лет и строго охранялся даже советской цензурой. Женская фаза отразилась не только во владычестве Мамая-западника. С середины XIX века и весь «Серебряный век» любовные треугольники (среди них были и платонические) во главе с женщиной стали обычным явлением в культурной среде России. Так проявилась женская предреволюционная фаза России, как отблеск фазы женского наследования тотема в первобытном сообществе, как наследственный осадок филогенеза в бессознательном, в онтогенезе десексуализированного либидо [2]. «Грядущая свобода» (мотив Кандавла – освобождение от близости к реальной женщине) – сакрализованная «Прекрасная Дама» – лейтмотив великой русской литературы, начиная уже с А. С. Пушкина. Не только в персонажах, но и в её творцах. В этом – пафос её гражданственности, не проявившейся ни в какой другой. Не в «женском», а в «демократическом» дискурсе эту «свободу» очень точно подметил А. М. Эткинд [10]. «Бабьи бунты», прокатившиеся в 1916 году по всей России, – предвестники непосредственной близости этой «Грядущей свободы» [2].

Из танатальной дискретности культурно-исторического процесса берёт своё начало известная легенда о разделении полов. Атман (в восточной традиции или Зевс – в западной) разрубил каждого человека на две части. Когда каждое естество разделилось пополам, у человека появилось влечение к его второй половине, чтобы снова срастись. По сути расчленялся с изменением направления течения времени не реальный, а виртуальный пол – десексуализированное либидо [2]. В фазе 1 (6) оно – энергоноситель любого религиозно-культурного ренессанса. Его истинный творец – Танатос. Он создает максимальное «остранение»