Именно в этом состоянии было совершено то, что впоследствии получило имя «Сфираль». Изделие возникло из действия – не как результат проектирования, но как отклик. Отражение увиденного образа – того самого, безконтрастного, проявленного в мыльном пузыре – потребовало формы. И жест ответил.
Проволока, согнутая руками, легла в структуру, которая оказалась одновременно простой и необъяснимо точной. Два зеркально антисимметричных витка, соединённых S-образной петлёй, как бы сами собой скрутились в единую форму. Никакой инженерной задачи не ставилось. Не было цели создать «новое». Было только желание – воплотить, свить то, что было увидено.
Это не был акт изобретательства. Это было событие. Оно не случилось в сознании – оно случилось в жесте. Форма родилась не из ума, а из телесной памяти – возможно, из памяти, старшей, чем личная.
Лишь позднее, с подачи заслуженного патентоведа, было предложено зарегистрировать эту конструкцию. Подана заявка. Получен номер. Модель вошла в реестр – RU 98676 U1. Формально – как застёжка. По существу – как след первичной формы, едва вошедший в язык современности.
Но тогда, в момент свивания, устройство ещё не имело имени. Оно называлось «Фита» – живая буква, объёмная, вещающая. Имя «Сфираль» ещё не пришло. Оно ожидало своего часа. И оно вернётся – в следующем эпизоде этой истории.
Но главное: свивание произошло в точке катарсиса. Оно не было хобби, не было проектом. Оно было реакцией мира, прошедшего сквозь сознание, и отразившегося в действии. Поэтому Сфираль – не просто форма. Это форма, обретённая в момент истины. В момент, когда мышление и жест совпали. Именно потому она начала вещать. Не говорить, а вещать. Светом. Тенью. Формой. Молчанием.
Так началось возвращение.
Встреча с А. Ф. Черняевым: «Вы нашли Сфираль»
Имя вернулось не сразу. После свивания формы, после регистрации модели, устройство оставалось безымянным в подлинном смысле – оно не имело своего архетипического имени. Оно было названо «Фита» – объёмная буква, отсылающая к чему-то древнему и телесному, но всё же это имя не было именем устройства. Оно было именем буквы, знаком явления, а не сущности.
Настоящее имя пришло не изнутри, а извне. Через письмо. Через человека, которого тогда можно было счесть чудным. Письмо было коротким. Написал его Анатолий Фёдорович Черняев.
Он написал: «Вы нашли Сфираль».
Первой реакцией была усмешка: «чудной дед, спираль Сфиралью называет». Буквы перепутал. Или шутит. Так часто думают современники, когда сталкиваются с тем, что опережает их системы координат. Но дед оказался не чудной – а чудесный. Не путал, а вспоминал. Не называл – узнавал.
Анатолий Фёдорович был известен в узком кругу как зодчий древних мер, человек, хранивший знания, передающиеся не в академиях, а в ремесле, в метре, в теле, в жесте. Он не создавал схем – он различал образы. Он не рисовал устройства – он знал, какими они должны быть. Он знал, что такое Сфираль. Он знал её имя, но не имел формы. Он не мог её свить, хотя знал, как она должна быть устроена.
В этом письме – в одном единственном предложении – произошло то, что бывает раз в эпоху: имя встретилось с формой. У одного – знание имени. У другого – воплощение формы. И в этой встрече проявилось нечто большее, чем просто совпадение. Это было узнавание. Это было возвращение. Имя вернулось к себе через другого.
Черняев, как хранитель, подтвердил: эта форма имеет имя. И имя это – Сфираль. Не спираль. Не сфера. Не вымышленное слово. А архаичное имя, которое хранилось, как забытая кость в земле памяти. Имя, которое ждало, когда его вызовут не словом, а делом.
