– А я думала, это современный столик, – отрываясь от изучения перламутровых глаз, сказала она. – Я как-то не связывала такие вещи с восемнадцатым веком.
– И тем не менее это личный чайный столик Екатерины Великой. Хотя выглядит, согласен, как очень стильный хайтек. Но это потому, что он сделан из стали и бронзы. Воздушная работа, приятно смотреть.
Никакого восторга по поводу необыкновенного столика в его голосе, впрочем, не послышалось.
– Да у вас тут прямо Эрмитаж, – заметила Лола. – Дом тоже в восемнадцатом веке построен?
– Дом построен год назад. Из канадского красного кедра.
– Весь – из канадского кедра? – поразилась она. – Неужели поближе дерева не нашлось?
– Любое другое дерево дает усадку, поэтому в течение как минимум десяти лет меня ожидала бы жизнь с перекошенными окнами и незакрывающимися дверями. А канадский кедр – лучший строительный материал. К тому же на сосновые смолы у меня аллергия, а на кедровые нет. Но в отделке, конечно, использован не только красный кедр. Еще сосна Дугласа и белый клен.
– И как вы только живете? – сказала Лола. – Просчитанность каждого вашего шага может свести с ума. Вас свести, – уточнила она.
– Меня свести с ума невозможно. А живу я прекрасно. Потому что сам определяю законы, по которым мне удобно жить. Да, кстати, мне почему-то кажется, что вы кривите душой, когда недоумеваете по поводу излишней просчитанности моей жизни. Вы не похожи на женщину, которой свойствена импульсивность.
– Это правда, – кивнула она. – И это меня нисколько не угнетает.
Тут в гостиную вкатился столик, на котором стояло блюдо с мясом. То есть, конечно, столик вкатился не сам собою – его ввезла та женщина в синем платье, которая час назад провожала Лолу в спальню.
– Роман Алексеевич, мне нарезать мясо или вы сами? – спросила она, останавливая столик в нескольких шагах от большого стола.
– Сделайте вы, – ответил он, но тут же спросил Лолу: – Может быть, вы хотите нарезать мясо?
– Ни малейшего желания, – пожала плечами она. – Или это является знаком какой-то особой привилегии?
– В моем доме ни у кого нет никаких привилегий.
Бесчисленные маленькие лампочки хрустальной люстры, висевшей над столом, множились в точно таких же хрустальных бокалах, огоньки сияли в столовом серебре, и все это вместе создавало у Лолы впечатление абсолютной нереальности происходящего с нею. Чтобы развеять это неприятное ощущение, которое казалось ей похожим на помешательство, она придвинула к себе бутылку вина в надежде на легкое винное головокружение. Придвинула – и засомневалась: вино в этой бутылке оказалось белым и, значит, к мясу не подходило.
– Пейте какое хотите, – сказал Роман. – Разнарядка вин по мясу и рыбе – это такой же идиотский предрассудок, как сумочка в тон туфлям.
Лола была уверена, что мысль о мясе и вине промелькнула у нее в голове в одну секунду и не успела оформиться даже в мимолетное движение.
– С вами страшно находиться рядом, – сердито сказала она. – Вы читаете мысли, а это очень неприятно.
– Когда ваши мысли приобретут достаточно своеобразия, чтобы не читаться у вас на лбу, эта неприятность исчезнет.
– Давайте прекратим говорить обо мне.
– А о чем еще мне с вами говорить? – поморщился Роман. – У нас нет общих тем для разговора, а сами вы все-таки новое лицо в поле моего зрения, поэтому на некоторый период привлекаете мое внимание.
– Надеюсь, этот период скоро закончится… – пробормотала Лола. – Расскажите лучше еще что-нибудь про… Да вот хоть про люстру! Это у вас лучше получается.
