Я проводила ее в спальню, помогла раздеться и уложила в постель.
– Скорую! – старуха судорожно хватала ртом воздух.
– Скорая не поможет, – Виолетта гадала по вашей чашке, а ее пророчества сбываются, – сокрушенно вздохнула я.
– Не верю я ни в какие гадания, – захлебываясь желтой пеной из последних сил прохрипела Чарита.
Я тоже не верила в гадания, но вот в силу крысиного яда, который я подлила в ее кофе, очень даже верила.
Когда Чарита затихла, уставившись невидящим взглядом в потолок, я обтерла ее губы влажным полотенцем, закрыла глаза, пригладила волосы и вытащила из сжатых пальцев скомканное одеяло, чтобы вызванная утром бригада неотложки не усомнилась в естественной смерти девяностолетней старухи.
Эта была самая спокойная ночь из всех моих ночей. Впервые в жизни я спала в своей квартире, на своей кровати и мои бока грели собственные собаки.
Эндрю проникновенно посмотрел в глаза Джейн, тяжело вздохнул и произнёс:
– Ты сама меня вынудила, понимаешь? Я не хотел этого делать, но ты не оставила мне выбора.
Металлические наручники с длинной цепью, купленные когда-то давно в магазине для взрослых, сомкнулись на запястьях заплаканной Джейн.
– Эндрю, не надо, прошу тебя, – заскулила женщина, пытаясь достучаться до своего супруга.
Но мужчина лишь вскользь оглядел жену, сидевшую у стены сжавшись в комочек, поморщился и вышел прочь. Джейн слишком поздно поняла, что все эти годы жила с чудовищем. И теперь, будучи прикованной к держателю для полотенца, просто пыталась вспомнить, когда всё пошло не так. В памяти всплывали яркие картинки их совместной жизни. Как они летали на Барбадос, скопив на своё первое путешествие. Как жили в маленькой квартирке. Как любили сидеть в баре на одной из соседних улиц Истсайда.
А потом у них появилась малышка Эмма. И весь мир сжался до её крохотного существа. Эндрю любил свою дочь, обожал больше жизни и каждый день благодарил Джейн за этот подарок судьбы. Но спустя четыре месяца беспросветного счастья Эмми оказалась в реанимации. Однажды ночью их дочь уснула абсолютно здоровой, но проснуться так и не смогла.
Когда Джейн единственный раз приходила в больницу, их малышка всё ещё находилась в летаргии. Врачи не искали причину болезни, только загадочно шептались за спиной у несчастной матери. И близко к дочери не подпускали.
Эндрю сначала винил себя, потом докторов, но в итоге пришёл к тому, что во всем виновата супруга. Он кричал на неё, выплевывая слова с такой ненавистью, что Джейн окончательно потерялась. Она не понимала, почему муж так озлобился, ведь болезнь единственного ребёнка была их общим горем.
А вчера Эндрю не выдержал. Он сорвался и впервые ударил Джейн. Бил долго, с особым садизмом. Сначала просто хлестал по щекам, потом ударил кулаком в живот, а после несколько раз пнул ногой. Женщина лежала на полу, измазанная в крови, и умоляла мужа остановиться.
Как заведённый, он повторял всего три слова:
– Это твоя вина!
Воспоминания казались каким-то кошмарным сном.
* * *
Эндрю вернулся к вечеру. Первым делом зашёл в ванную, Джейн сонно подняла на мужа заплывшие от синяков глаза. Мужчина смотрел куда-то сквозь неё, будто бы и не видел. Затем моргнул, сфокусировался, достал из кармана ключ и снял с жены наручники.
– Вставай и выходи. Мне надо помыться, – голос его был абсолютно сухим.
Будто старый ворон прокаркал, предвещая беду.
