– Ты хочешь избавления от боли и страдания?! Ты хочешь свободы?!
В глазах у Артёма начинало мутнеть. Казалось, череп уже треснул, и трещина расходится по самой переносице. Что угодно; на всё соглашусь, только не боль, ибо боль подобна вечности!
– Да! Да! Хочу! Хочу свободы!
– Хорошо, пациент, я сниму с вас ремни, только не поворачивайтесь на спину. Вы меня слышите? Ни в коем случае не переворачивайтесь на спину! – сообщил медик, приняв слова Артёма на свой адрес.
Но эти уже удаляющиеся за горизонт слова медика захлестнул всё тот же всепоглощающий хор:
– … надейся на Господа, мужайся, и да укрепляется сердце твое, и надейся на Господа!
– Да, да, я надеюсь! – кричал Артём.
– Вы что-то сказали, пациент? – прилетел из далека вопрос медика.
– Я надеюсь… надеюсь на всё, что вы скажете, только прекратите это! Прекратите меня мучить!
– Эй, кажется у пациента с объектом ментальный контакт! – где-то за пределом сознания крикнул человек в халате. Он уже отстегнул Артёму руки, и Артём ухватил руками голову, стараясь удержать разваливающийся череп. Притом Артём сжал уши, чтобы не впускать в себя всю эту тьму ревущих голосов, но даже сквозь зажатые уши гремел хор, нисколько не заглушённый:
– … если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут!
А на заднем плане, за горизонтом, за тысячами тысяч глоток, кричал медик:
– Введи объекту общую анестезию! Выруби его!
– … если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду на Него надеяться!
Артём уже не мог говорить, Артём уже только стонал, сдавливая руками голову. Артём чувствовал, что находится на грани потери сознания, и был бы рад отрубиться. Что хотите для вас сделаю, на всё… на всё пойду, только дайте мне отрубиться!
– … тогда вознеслась бы голова моя над врагами, окружающими меня; и я принес бы в Его скинии жертвы славословия, стал бы петь и воспевать пред Господом!
Мутант сделал попытку приподняться. Его конечности натянулись, он напрягся, и множественные пядипальпы от потуги замерли в мелкой вибрации.
– Объект пытается освободиться! – кричал кто-то далеко-далеко.
И там же, далеко-далеко, кто-то отвечал ему:
– Вводи же, чёрт тебя подрал, наркоз! Скорее! Скорее!..
И дальше они кричали, суетились, всё там же далеко-далеко, словно суетились они не перед глазами у Артёма, а в другой комнате, или даже на другой планете, и до всех этих криков Артёму не было дела, Артёму было всё равно. Все его желания, вся жизнь, вся суть его сошлась только в одну цель – унять головную боль. Вся эта боль напрямую зависела от мутанта, и на мутанта была вся его надежда.
А мутант тянулся… тянулся вверх, привставая. Гулким хлопком прогнулась под ним жестяная столешница, ремни заскрипели, скованные до предела, и хор продолжал вопить, умножаясь с ещё большей свирепостью:
– … услышь, Господи, голос мой, которым я взываю, помилуй меня и внемли мне!
И в этот миг раздался жуткий треск, острый, как пронзающая молния. Бедро передней хватающей конечности мутанта переломилось вдоль, и он высвободил её из ремня, вырвал с брызгами потянувшиеся сухожилия, взмахнул обломком, словно наточенным мечом, и вонзил длинную щепу в глаз остолбеневшего медика. Жало щепы вышло из затылка. Там кость самая толстая, но щепа пробила и её. Медик обмяк и сложился на кафельном полу.
