Финстервальде,
дек. 1521 – фев. 1522 г.г.
Ранний мороз оплел окна колючими узорами. Эдвин мог часами сидеть, размышляя о чем-то важном и очарованно изучать изморозь. «Ее будто выдумал мастер-стекольщик» – думал он. Солнечные лучи пробивались в дом, играя радужными цветами, отраженными от красного нефрита, кусок которого Фридеман оберегал, как последнее богатство Земли. Спустя час мороз отступил, открыв вид на прекрасное убранство безлюдного заснеженного двора.
Эдвин совершил утреннюю молитву, подвязал рясу, накинул и примял капюшон, спрятав уши, и, потягиваясь, вышел на крыльцо. Пар густо поднимался от него, растворяясь в холодном воздухе. Эдвин почти продрог, в то время, как Мануэл, по-прежнему не промолвивший ни слова, отправился проверить лошадей, – за ним тянулась в глубоком снегу цепочка следов.
Затем дверь отворилась вновь, и к Эдвину присоединился Фабиан. Они оглядывались по сторонам, полные решимости разорвать оковы греха, окутавшие эти места. Желание вернуть непокорных язычников к истине было необоримым.
Эдвин легко похлопал Фабиана по спине, указав на старый искривленный крест, буквально повисший на одной из башен храма – на двух других крестов не было вовсе. Обходя храм стороной, они обратили внимание на небольшое кладбище. Скромные кресты с надгробиями были запорошены снегом.
– Нужно восстановить заброшенный храм, – предложил Эдвин.
– Я иногда думаю: почему люди все так усложняют? Строят храмы, кончики которых чуть не достигают небес, иногда вместо монастыря целые крепости строят. Вспомни, как делал Христос: идет прямо в горы, садится на камнях и учит. А мы? Ну, кем мы себя возомнили? Нам подавай правильные строения, высокие кафедры, удобные резные скамьи из вишневого дерева, скульптуры, колонны. Эх… ну что с этим теперь можно поделать? Раз теперь так принято, раз люди к такому привыкли, нам и деваться некуда. Будем восстанавливать. – Фабиан сделал паузу, но так и не смог смолчать. – А священники… Я просто диву даюсь! Как наряжается в наши дни священник: смотришь на него, а он идет вальяжно в тунике из дорогого льна, а на другого глянешь – в покрытом позолотой кафтане из яркой парчи – загляденье. Только вот Божьему Духу это чуждо.
– Не осуждай их, брат. Бог ведь и Сам все видит. Скажи, а мы что сделали? Сражаемся ли мы с грехом кость в кость?
– А разве не сражаемся? – возразил Фабиан. – Мне ради креста многое пришлось сделать. Кто бы что ни говорил, а я знаю, как труден этот путь.
– Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха20, помнишь эти слова?.. – Эдвин произнес это с трудом, и от собственных слов ему стало не по себе, будто он лишь сейчас осознал их смысл.
– Представить страшно, на что пошел Господь ради нашего спасения. Вот так добровольно вознестись на крест… Умереть на древе ради спасения грешников. Сможет ли человек когда-нибудь такое понять…
– Бог поможет, – сказал Эдвин, скрестив от холода руки.
Незаметно поднявшаяся, пока они говорили, метель кружила так свирепо, что создавалось ощущение, будто она вот-вот ворвется в дом. Следы Мануэла почти стерлись под ее натиском. Ветром забавляется природа, а человек едва ли способен ее понять. За последние несколько дней ветер сорвал оставшиеся сухие шишки с тяжело повисших рукавов пихты. Стены домика еле сдерживали его натиск, сберегая в доме так необходимое людям тепло.
