Ваню передёрнуло.
– Фу, содержанка…
– Ладно ты! Напомнить тебе Евангелие? «Кто без греха, первый брось в неё камень…». Забыл? И вообще, девочка она не простая. Учится на Высших женских курсах, слушает историю и философию, и ещё уроки скульптуры берёт, чтобы соответствовать уровню своего сожителя…
– Зачем ей учиться? В учительши, что ли, пойдёт?
– Дурак ты! Лиза – современная девушка. Сейчас много таких: уехали в столицу из деревни, от родителей, можно сказать, в самостоятельную жизнь, зарабатывают своими руками, снимают – кто углы, кто комнаты, – и учатся. И политикой занимаются, и искусством интересуются. Я таких уважаю.
– Хорошо-хорошо. А ещё кто будет?
– Думаю, будет приятельница её, Матильда. Как раз из таких девушек. Машинисткой работает в издательстве и учится на женских курсах, там и с Лизой познакомилась, подруги они. Матильда комнату снимает на Васильевском.
– Как, как? Матильда?
– Вообще-то она Матрёна, но это же не камильфо. Вот она и решила, что будет она Матильда… И ещё ожидается пара человек… Не знаю точно, кто сегодня на огонёк забредёт. Лизе нравится воображать себя дамой полусвета. Для нас – посиделки, для неё – салон. Сейчас мода на всякие салоны. Богемы, понимаешь, развелось столько, что салоны, как грибы, появляются, чтобы всю эту богему приютить… Вот и у Лизы – кого только ни встретишь. Народ самый разный.
– Ты-то как с ней познакомился?
– Через Матильду… Она до того, как машинисткой в издательство устроилась, на Северной мануфактуре работала, а это рядом с нашим патронным. Я её и приметил – смотрю, девушка пригожая всё время на глаза попадается.
– Так она твоя зазноба, что ли?
– Можно и так сказать. А потом повезло ей – в издательство устроилась, как интеллигентная… Пришли, – Егор открыл тяжёлую дубовую дверь с застеклёнными проёмами, через которые на тёмную улицу падали жёлтые полосы света. С холодной улицы они попали в небольшой вестибюль, жарко отапливаемый камином. Сбоку от двери, за конторкой, восседал швейцар, бравый старик с военной выправкой, в несколько потёртой форме, украшенной двумя Георгиевскими крестами, полученными, вероятно, ещё в русско-турецкую войну. При виде посетителей он поднялся и отвесил им поклон.
– Добрый вечер, Семёныч, – поздоровался с ним, как со старым знакомым, Егор.
– Здравия желаю, Егор Петрович, – вежливо поклонился швейцар.
По лестнице с массивными перилами, которая показалась оробевшему Ване величественной и нарядной, хотя из украшений имелись только две головы льва на тумбах у подножия ступеней, молодые люди поднялись до шестого этажа, миновали его и очутились на самом верху, где располагались мансарды.
– Шикарно живут твои друзья, – вполголоса произнёс Ваня, не решаясь нарушить тишину парадной. – И швейцар, и лестница такая нарядная…
– Брось, – отмахнулся Егор. – ты швейцаров из респектабельных домов не видал. Вот там, действительно, и стать, и мундир нарядный. И верхнюю одежду снять помогают, и гардероб там имеется, и ковры на лестницах, а тут голые ступени… Ну, мы пришли.
Егор позвонил в одну из дверей, за которой слышались голоса и взрывы смеха. Им открыла девушка лет тридцати, худая, угловатая, с удлинённым лицом.
– Здравствуйте, Егор Петрович. Здравствуйте, барин, – слово «барин» относилось к Ване, отчего тот вспыхнул до корней волос и от смущения не ответил на её приветствие.
– Здравствуй, Глаша, – небрежно поздоровался Егор. Глаша помогла им раздеться, повесила верхнюю одежду на аккуратно прибитые вешалки и возвратилась в комнату.
