Вот, наверно, входит в настоящую, промысленную форму, в суть, в отрешённость. А всё такой же добрый и умный, как бывало… нет, ещё лучше! Может быть, потому, что свой огненный кирпичик уже вложил в основание?
Снится отец… снился. Когда?
***
…давненько во сне я не видел отца,
Не пёк пирогов, не варил холодца…
И бабушка тоже не снилась давно,
В своём уголке не клонилась темно…
И мать не является…
Видно, живу
Уж так хорошо, словно все наяву…
***
Нет, снится! Было время – сочное, злое, перенасыщенное семенем, плодородием, коварствами, хищью, страстями, женщинами… – вот тогда и не снился. Было время. Горная река грохотала, билась меж скал, неистовствовала, швыряла пену на мокрые берега, грохотала во всё ущелье…
Река вошла в русло, налилась до полноты цветения и покоя – снова снится отец. Наяву снится! И такие странные вещи говорит – настолько простые и мудрые, сразу не понять, не разобрать – о чём он так просто говорит, даже не глядя порою на меня, а делая попутно свои несуетные дела:
раскладывает книги и рукописи по столу, аккуратно складывает чистый носовой платок и кладёт его в правый карман пиджака – всё того же, памятного в последние годы, пристёгивает к связке домовых ключей знакомый до мельчайшей царапинки многолетний ключ от лабораторного сейфа, собирает спички, почему-то раскиданные по столу, аккуратно складывает их в коробок, и говорит – негромко, просто, само, казалось бы, собою разумеющееся вещи, слова.
Но вот что дивно – дни, недели, месяцы надобны, чтобы осознать их, эти самые простые вещи, чтобы проявились они, как на фотоплёнке – сперва на негативе, а ещё, чуть позднее, на позитиве…
***
Память свежее жизни…
***
…и была ночь, и был сон о Красоте. Красота – невыразимая какая-то. Красота возникает из уродства, из кривой чьей-то шеи, из кошмарного черепа… возникает в движении к чему-то. К чему? Ещё неясно. Но в какой-то момент она вдруг становится неописуемо прекрасной – до боли, до вздрога во сне…
А ведь это о Страхе! Страх – с большой буквы…
***
Явь, сон, правь, искусство, жизнь… как расплетёшь, развяжешь по узелкам, разложишь по полочкам?
Жизнь подражает искусству. Не наоборот. Так же привирает. Главный закон творчества: «Не соврёшь – не расскажешь». Но вот ведь какая беда, воображение, или вообще нечто задуманное, идеальное, в процессе изложении, особенно письменном, оказывается намного бледнее. Тускнеет и скукоживается, словно медуза, вынутая из воды, словно вспомнившийся, проявленный и пересказываемый сон. Скажу ещё:
Воображение – воплощаемо, но – Воображаемое мощнее Случившегося.
***
Сны – прообразы творчества. Но и под спудом вранья-привиранья – подлинная правда. Тоже не сразу разглядишь, не сейчас поймёшь: о чём это было, что говорилось?..
Сны… туманные прообразы чего-то. Чего? Разбираюсь…
***
Было грустно видеть, как у большинства живущих золотой кирпичек тает и превращается в крупицу… рушился, рушится, а потом вдруг скрепляется вновь этот огненный, золотой Кирпичик. Кирпичик Веры. Рушится, крошится в скрупулы…. и – неясно, когда возродится. Возродится ли?
Грусть не покидала. Не покидала с тех самых пор, когда впервые почувствовал разрушение Самого-Самого в мире.
***
Суслоны света…
***
Грусть прошла, – я вспомнил отца! Однажды, в солнечной яви мне вспомнился из детства забытый прииск золотодобытчиков.
Отец тогда взял меня в поездку с крупной гидрологической партией, и в одну из остановок на долгом пути, я увидел, как намывают золото. Более всего поразили слова отца о том, что основные золотые запасы страны составляются именно из песчинок. Крупицы переплавляются в слитки-кирпичики, и хранятся где-то в тайниках государства. А крупные самородки – большая редкость. Это давало надежду. Отец опять помог…
