Ареи Певерелл - страница 13

– Я кто? – Небольшие голубые глаза не отрываясь, смотрели на суетящегося деда.

– Не помнишь, что ли? – Ахнув, взмахнул тот высохшими руками.

– Нет… – Хрипло ответила девушка, прикрывая глаза.

– Ну, ничего, ничего, – мутные глаза выражали непритворное сочувствие. – У тебя ж голова совсем разбита была, как я тебя нашёл. Авось вспомнится ещё, – он снова развернулся и поковылял к двери. – Ты спи, набирайся силушки, стало быть, поднимайся, а там и вспомнишь всё. А коли нет, так и не беда – чай, живой и здоровой будешь. Чего тебе ещё?

Скоро девушка смогла самостоятельно садиться, а потом и вставать. Сначала она доходила только до стула, потом у нее получалось походить по комнате, а ещё через сколько-то дней – и по запущенному домику, состоящему из большой комнаты с печкой и двух маленьких: в одной, спал сам хозяин, а вторую выделили гостю. Дни сменяли друг друга, мускулы медленно, но верно начинали работать, а память так и не возвращалась. Девушка надеялась, что, если увидит своё лицо, это подтолкнёт упорно ускользающие воспоминания. Вот только зеркала у старика уже несколько лет как не было, а собственное тело ничем не смогло помочь. Она часто рассматривала свои тату на руках, и от чего-то ей казалось, что они очень важны для нее. Спускающиеся ниже плеч до самой поясницы золотые волосы, сейчас не менее грязные, чем редкие седые пакли старика – ничто не подтолкнуло упрямую память, погружённую в неприятную вязкую дымку забвения.

Смирившись с мыслью, что в ближайшее время придётся опираться только на самые свежие воспоминания, девушка вплотную занялась своим физическим состоянием и вскоре смогла помогать ворчащему старику по дому. Пусть без особой сноровки, не очень аккуратно и искусно, но, тем не менее, крайне старательно выправил косые двери, законопатила щели и вычистила дом. Наколов дров, наверное, на несколько лет вперёд, она, таская воду из близлежащего широкого ручья, стала следить за собственной гигиеной и в обязательном порядке помогала старику мыться. Тот ворчал, причитал и ругался, но потом лупал сонными глазами на весело трещавшее в печке пламя, согревавшее старые кости, и, что-то шамкая себе под нос, мечтательно улыбался впалым ртом. Иногда можно было уловить имя его давно почившую супругу. Беседовал ли дед с покойной ревнивой Журкой или же просто погружался в счастливые воспоминания былых лет – этого она сказать не могла. Да и не хотела лезть в душу гостеприимному хозяину, посыпая солью старые раны. Только раз пришёлся к слову вопрос, почему старик живёт в лесу один. В ответ тот замотался в какую-то видавшую виды тёплую тряпку и проскрипел:

– А с кем же мне быть? Мы же с Журкой не из благородных – так, беднота окаянная. Родичам нашим и дела-то до нас никогда не было: самим бы прокормиться. Так и не накопили на ребёночка. А какая молодица родила бы за наши крохи и за спасибо? Кто ко мне за моими муравушками приезжал, говорили, что, мол, нам бы из этой глуши выбраться надобно и в город податься. Стало быть, там бы я был уважаемым человеком, состоятельным. Да только куда ж мне в город? Травки-то мои туточки. Да и дом этот мы вместе с Журкой отстроили. Какое бы ни было, стало быть, а всё своё, – тут старик замолчал надолго. Качал головой, что-то тихо шамкал впалыми губами и задумчиво щурился на пламя. – Девушка уже было решила, что тот не будет продолжать, но тут старческое скрипение снова разрезало воцарившуюся тишину: – Она ведь Парой мне была, стало быть, самой родненькой, самой моей ведь. Надолго я ее пережил, Журку мою, милок. У меня ж этот, магичный дар немалый, будь он неладен, вот и не помру я всё никак. Может, узнал бы вовремя – хоть выучился бы, пользу кому принёс, стало быть. А где мне о нём узнать было? Выучиться не выучился, а землю всё топчу, жду, когда Мать к себе призовёт, – старик тоскливо смотрел в мутное стекло окна, за которым царила непроглядная темень. – Уж сколько лет без Журки моей, милок. Скучаю всё, жду. Но зачем-то я Матери тут ещё нужен живёхонький.