« – То есть главная цель войны – уничтожить как можно больше людей? – спросил дублер.
– Одна из, скажем так. Первая – захватить Сибирь, вторая – сократить население. Многие, на самом деле, уже давно мертвы. Просто они не догадываются об этом. Наркомания, алкоголизм, различные отклонения в психическом развитии… Раньше, еще во времена Владимира Обширного, доходило до того, что на одного здорового ребенка появлялось на свет пять умственно отсталых. Пять! – воскликнул Ватутин. – Ты это можешь себе представить? Рожали в основном ради пособия. Рожали и тут же отказывались от детей. И если бы я не издал указ о стерилизации таких родителей, знаешь, где бы мы сейчас были?»
Эти два небольших отрывка заинтересовали Олега. Рукопись содержала восемь глав, нумерация которых еще не была четко определена, эпилог и дневник какого-то Поликарпа Ватутина. Олег предположил, что он, скорее всего, является главным героем повести. О том, что книга еще находилась в работе, говорило большое количество пометок на полях, а также не менее десяти вклеенных листов.
Рядом с тетрадью он обнаружил множество черновиков, со схемами и какими-то рисунками, изображавшими, как ему показалось, героев книги. Среди бумаг он нашел несколько шариковых ручек и попробовал их расписать на чистом, пожелтевшем от времени листе. Оказалось, что стержень не засох, и Олег, забыв, когда последний раз держал в руках авторучку, думая о чем-то своем, начал выводить по бумаге бессмысленные узоры, которые спустя некоторое время превратились в буквы и составили слово: «Полина». В этот же вечер он решил, что пришло время отправиться к избе Платона, в надежде отыскать там голофон своего друга, наполненный ее фотографиями.
Но на следующий день бывший стрелец остался дома. Внезапно поднялась температура и начался кашель. Заварив две горсти сушеных малиновых ягод, Олег забрался под два одеяла и начал понемногу пить этот сладкий, пахнущий летним лесом настой. Температура была настолько высокой, что спустя какое-то время он впал в забытье и очнулся только вечером. Несмотря на слабость, ему пришлось встать, чтобы подогреть чайник и затопить печь.
Пока он с трудом передвигался по избе, его колотил озноб. Во всем его теле была такая слабость, что он не смог принести даже охапку дров. Кое-как справившись со всеми делами, он снова залез под одеяло, но спать ему уже не хотелось. Больного продолжало лихорадить. Ему вдруг начало казаться, что его болезнь – это не последствие промоченных накануне ног, а нечто более глобальное.
Находясь на границе между сном и бодрствованием, он сделал вывод, что она напрямую связана с мыслями о походе к хижине Платона. Ему вдруг показалось, что какая-то тайная сила по каким-то причинам не хочет того, чтобы он сейчас там появился. Решив для себя, что это именно так, Олег успокоился и перестал переживать о своей болезни. Такие мысли, скорее всего, были вызваны лихорадкой, но этого он не осознавал. Все рассуждения ему казались вполне логичными, и спустя какое-то время он снова погрузился в сонное забытье. Голова горела, а во рту было так сухо, как будто накануне ему пришлось выпить большое количество спирта.
В эту ночь он увидел во сне Кирьяна, демонстрирующего ему голограммы Полины. Потом каким-то образом, как это бывает только во сне, танцовщица материализовалась и присела рядом с Олегом, который в тот момент уже находился в «Голодном хунвейбине». Посмотрев какое-то время на него, она встала и принялась танцевать, а бывший стрелец неподвижно сидел напротив и завороженно смотрел на ее движения. Ему хотелось увести оттуда Полину, но не смог даже пошевелиться, а она все танцевала и танцевала, глядя на Олега своими большими, ярко подведенными карими глазами.
