В конце концов, обоюдовыгодное решение всё же нашлось. Матвей согласился оплатить (а, возможно, даже и съесть) десять каких-то там специальных протрезвляющих сэндвичей и антиалкогольные пилюли, а официант согласился подать виски И кружку пива. Одну. Молчанов, правда, заикнулся ещё и насчёт чего-нибудь покурить, но заикание это было пресечено категорическим официантским «пф!», из-за соседних столиков на Молчанова скосились, как на воплощенного Сатанаила, и даже по всему залу вроде бы нехороший шумок пошел.
Шумок, впрочем, относился не к Матвею. Возбуждённо, возмущенно, а то и просто-таки гневно гомоня, посетители притона греха все как один таращились на эстраду (при этом они так вытягивали шеи и так лихорадочно сверкали глазами, что в искренность гнева праведного верилось с немалым трудом).
Девица, оказывается, уже не пела. Перчатки этакими давленными крабами валялись у её ног, и вырвавшиеся на свет божий ногтистые пальчики неторопливо расстёгивали жакет. Под уже прямо-таки непристойное улюлюканье публики певичка завершила разборку с архаичными несращиваемыми креплениями, скинула своё меховое одеяние, и, лихо вертя его над головой за рукав, удалилась. Кстати, улюлюканье было единственной непристойной компонентой данного действа: под жакетом у стриптизёрши оказался толстенный свитер. С длинными рукавами и стоячим воротником. Если она и собиралась его снимать, то не раньше, чем перед сном.
Матвей вздохнул и занялся пивом.
«Клас! – жарко перешептывались за ближним столиком тщательно небритые англоязычные сопляки. – Не, это ещё что! А вот, говорят, она однажды юбку задрала! Ага, чуть ли не до самых колен! Представляешь?!»
Как не представить! Небось, у неё под юбкой болотные бродни до пояса. И стёганые штаны.
Тут Молчанов обнаружил вделанный в столешницу пультик управления синтезатором и от тоски погнал через визирное окошко алфавитный указатель возможных заказов. Предлагаемая тематика, естественно, разнообразием не отличалась, и Матвей совсем уже было собрался бросить это занятие, как вдруг…
М.Молчанов. «Большая молитва». Романс.
Н-да… Какой же это, интересно, болван у них тут ведает подбором репертуара? Поди, наткнулся кто-то в каком-то каталоге на название и передрал, не удосужившись прослушать, не удосужившись даже прочесть комментарий, к оному названию прилагаемый… А комментарий, между прочим, гласит: большой молитвой матросы древнего парусного флота называли огромную каменную плиту, которой их в виде наказания заставляли скоблить палубу. Так что, други мои новоэдемские, и молитва не вполне молитва, и сам романс к благочестивым отнести трудно… если, конечно, руководствоваться ВАШИМИ понятиями о благочестии. Но, раз уж запись имеется, имеется и полное право…
Он воровато оглянулся на молчащий синтезатор и ткнул пальцем в пульт, в «экшн».
По залу, глуша разноголосый обмен впечатлениями от стриптиза, раскатился первый мощный аккорд.
Ну, всё. Вот-вот охлынет парусами
Высь храмового многокрестья рей,
Дно отпускает лапы якорей,
И кто-то, не стыдясь чужих ушей,
Поёт, блестя набухшими глазами:
«Спаси, Господи, люди твоя там, на пыльной земле,
Помоги им без слёз пережить расставание с нами,
Сделай светлой их грусть, если ты призовёшь нас к себе,
Ну а с прочим мы как-нибудь справимся сами.»
Освобождая души от обузы
Поморник, взмыв, пластает в небе крест,
И далеко разносится окрест,
