Брунгильда (Завет – Балалайка), серая кобыла, р. 1897 г., завода Карузо. Это была небольшая кобыла, сухая, породная и правильная. Однако ни в одном первоклассном заводе ей, конечно, не нашлось бы места. У Карузо она дала недурных жеребят, а ее сын Брен, несомненно, имел класс и был резвейшей лошадью, родившейся в этом заводе. Он выиграл Большой трехлетний приз в Одессе и сделал тогда версту в 1.36. Брен был сыном моего Недотрога, и случка Брунгильды с этим жеребцом была сделана по моему настоянию. Карузо считал, что Недотрог недостаточно аристократического происхождения, а потому не ценил его и не хотел случать с ним Брунгильду, заявляя, что это мезальянс! Однако результатом этого «мезальянса» явилась лучшая лошадь, рожденная в его заводе.
Арфистка – гнедая кобыла Дубровского завода, дочь Арапника. Она была груба, проста, сыра и имела свиной глаз. Карузо сам возмущался ее экстерьером, но она была внучкой знаменитой Бедуинки, и этого оказалось достаточно, чтобы он держал ее в заводе. Не стоит и говорить, что ничего, кроме уродов, она не дала.
Я знал и других кобыл, которым Карузо давал заводское назначение, но это были кобылы такого рода, что на них положительно незачем останавливаться.
После заводских маток были показаны молодые лошади – шесть-семь жеребят разного возраста. Воспитаны они были скверно, выглядели худыми, как, впрочем, и все остальные лошади завода, ездились мало и произвели на меня грустное впечатление. Я, конечно, не стал расстраивать хозяина и, ограничившись общими фразами, уклонился от точной оценки этих лошадей. Сам же Карузо был очень высокого мнения о своих молодых лошадях и от каждой из них ждал чудес резвости. Мечты, которым никогда не суждено было осуществиться!
Вести завод так, как вел его Карузо, было, конечно, решительно невозможно. Как этого не видел Сергей Григорьевич, я до сих пор понять не могу. Думаю, однако, что он многое сознавал, но молчал, так как из-за отсутствия средств ничего изменить не мог, а расстаться с лошадьми не решался. Завод ежегодно давал солидный убыток, и на покрытие этого убытка уходило все жалованье Сергея Григорьевича, а сам он жил скромнее скромного на свой литературный заработок. Молодежь, за исключением тех кобылок, которых Карузо в будущем предназначал в завод, он из года в год продавал в Одессу некоему Романюку, которого я знал по одесским бегам. Романюк был лихачом в Одессе, потом стал мелким барышником и наконец призовым охотником. У него всегда была конюшня из трех-четырех калек, на которых он сам и ездил. Само собой разумеется, он брал у Карузо лошадей за грош.
Позволю себе сделать некоторые выводы общего характера. В своей коннозаводской деятельности Карузо считался только с происхождением рысака, экстерьеру он придавал лишь относительное значение и говорил, что все формы бегут и скачут. Это тем более удивительно, что в своих статьях он всегда подчеркивал значение экстерьера для орловского рысака. Не обращал он также внимания на характер, пылкость и личные качества рысака и рассчитывал вывести чуть ли не рекордистов от такой кобылы, как Арфистка, которая сама не могла сделать четверть версты вровную! Словом, он признавал только генеалогический принцип в чистом его виде, забывая, что он хорош только тогда, когда входит в заводскую работу как составная часть. Взятый же в чистом виде, этот принцип пагубен. Это коренная ошибка коннозаводской деятельности С.Г. Карузо, усугубленная недостаточностью средств. Пусть молодые охотники убедятся в том, что односторонне понятая задача в таком живом деле, как разведение лошадей, неминуемо приведет их к плачевным результатам.
