– Нет, – пояснил Иван, – он объяснил мне, что я себя неправильно веду, неправильно излагаю информацию.
– Думаю, что он прав. Давай по порядку, – закипая, попросил я.
И он объяснил – довольно быстро и доходчиво.
Попутно я должен дорисовать картину происходящего. У Ивана с Глебом странный союз. Сказать, что он дружил с Глебом, значит, ничего не сказать. В этих отношениях главенствовали не банальная пионерская дружба, не тесные приятельские отношения, не служебные тёрки или схожесть взглядов на эзотерические философские концепции. Это была дружба в истинном, возможно, забытом смысле этого слова, дружба молчаливая, упрямая и настолько мотивированная, что, похоже, ничто не могло её разрушить, потому что неизвестное мне прошлое спаяло её как древний цемент.
Я посещал Глеба в компании с Иваном. Не думаю, что на этот раз интерьер комнатки сильно отличался от увиденного мною тогда. Простенькая обстановка: старенькие диван, кресло, небольшой стол, телевизор на тумбе, одёжный шкаф. Из-за дивана выглядывала гитара.
Иван толкнул входную дверь – открыто. Прошёл в комнату. Аромат – привычный, всё располагало душевной экзальтации. Глеб восседал на диване. Небрежно кивнул вошедшему, привстал, подкатил поближе журнальный столик. На нём пепельница, полная окурков, раскрытая пачка дешёвых сигарет, простенькая зажигалка. Глеб достал сигарету, щёлкнул зажигалкой, закурил.
Иван придвинул к столику кресло, сел, достал из кармана пачку приличных сигарет, положил на стол, закурил. На мгновенье в упор глянул на Глеба. Хозяин квартиры развёл руками, видимо, желая обнять нечто не меньшее, чем земной шар, глупо улыбнулся.
Интеллектуал-менеджер начал беседу просто:
– В рыло дать?
– Сильно? – уточнил Глеб.
– Да.
– Нет, не время ещё.
– Хорошо тебе! – оценил картину в целом Иван.
– И уже давно. Присоединяйся. Там, на кухне, – с лёгким вызовом сказал Глеб и тут же спохватился, – Нет, я ж переставил.
Глеб сдвинулся на правую сторону дивана, протянул руку, зацепил гитару, она упала. Чертыхнулся, полез дальше, достал початую бутылку водки, на горлышке гранёная рюмка, поставил бутылку на стол, снял рюмку, налил, пододвинул Ивану.
– Дай закусить, куркуль, – сказал непьющий Иван.
– Сам возьми. На кухне. Хлеб есть. Кетчуп есть. Картошка, вроде, есть. Консервы какие-то, сам приносил, знаешь. Тебе надо – ты и открывай.
Иван встал, пошёл на кухню и быстро возвратился, в руке – блюдечко, на блюдечке кусочек хлеба с кетчупом. Сел в кресло, выпил, закусил. Глеб удовлетворённо хмыкнул и спросил:
– Ну, как оно? Противно, наверное? Гадость?
– Отлично, хоть тебе меньше достанется.
Глеб усмехнулся. Иван вздохнул, окинул его отеческим взглядом.
– Что ж с тобой делать? Бить или не бить? Вот в чём вопрос.
Ответ Глеба был не менее поэтическим:
– Или восстать противу моря бедствий. И их окончить. Умереть – уснуть…
Иван добродушно усмехнулся и спросил:
– Налить?
– Нет, я не пью, – капризно ответил Глеб.
– Тогда я приложусь. За твоё здоровье.
– Тогда я не усну, – не без тревоги сказал Глеб.
– Весело. В воскресенье на рыбалку поедешь?
– У меня денег нет.
– У тебя их давно нет.
– Тогда поеду, – резюмировал хозяин квартиры.
Глеб налил себе полрюмки, выпил, закурил.
– Писанину забросил? – спросил Иван.
– Не идёт. Не хочу. Не буду. Не знаю.
– Понятно. Пришельцев мы не скоро победим?
– Победим, но позже. Пусть пока живут, сволочи.
Глеб писал. Уже несколько лет он работал над фантастическим романом. Я читал отрывки и должен признать, что в те минуты мне приходила в голову мысль: может, он сам пришелец? Сильно, мощно, безбашенно, но – незавершенно.
