– Сигарету? – Окликнул его сержант, который старший, тот самый «Кон… Ков… Да насрать.»
– Не курю.
– С бодуна что ль?
– Не пью.
– Ты, может, еще и не живешь?
«Не живу» почти вырвалось из Антона. Он даже сам удивился, сглотнул вязкую, пропитанную горьким привкусом кофе слюну (уж чему его научили годы службы в войсках, так это сглатывать), и уставился в блестящие зенки. Заглянуть бы товарищу старшему сержанту в душу, но души в нем не осталось. Полиэстровая застиранная форма, жировая прослойка, немного оставшихся от военной юности мышц и кости. И пара кило говна теребится в кишечнике. Или три. Даже нервов нет, все сожгло давно, вместе с мозгом. Этот орган тоже – нерв, только большой и скрученный в плотный клубок.
Мент, не дождавшись реакции, хмыкнул своей собственной шутке.
– Здрааавствуйте!.. – Подметнулся и расплылся в улыбке клерк в костюме, на миг оставив в траурном покое женщину, постаревшую за утро на пару декад и утратившую всякий смысл в жизни, но наткнулся на Антонов каменный и нездоровый («психически») взгляд, смутился на мгновение, но попытался продолжить вальяжно мурлыкать: – Скажите, а когда можно будет…
– Пшел отсюда.
Улыбка, будто выгравированная пластическим хирургом или дантистом, не сползла с его лица, но жадные глазенки засверкали злостью. Выбить бы ему все 28 навиниренных зуба. Тоже вполне себе решение проблемы. Даже казенную пулю тратить не придется…
Антон кивнул в сторону женщины, опасно кренящейся набок:
– Мать?
– Мать. – Мент докуривал свою то ли «Яву», то ли «Петра».
– А этого кто вызвал?
– Сам прискакал, сука. – Мент сплюнул Антону под ноги.
«Да неужели?» вертелось в голове. «А если я сейчас в твой внутренний нагрудный карман залезу? Не тот, в котором удостоверение лежит, а в другой. Вытряхнешь драгоценные бумажки?»
– А меня нахера вызвали?
– Ну так, регламент… – Развел руками слуга народа. Впрочем, по сути своей службы, он больше похож был на надзирателя.
– Это я понял. Ты мне про это расскажи. – Антон кивнул в сторону простынки.
– Ну, девушка, 18. Медики говорят что-то там про «падение с большой высоты», часа два назад «упала». Мать утверждает, что здорова, детей нет, жили на 14 этаже. Квартиру еще не осматривали.
И, в принципе, этих фактов (проверенных или нет) достаточно, чтобы сорвать Антона в любое время суток и притащить за шкирку сюда вот, тыкая носом, как глупого пищащего щенка в свое ссанье, в многоликое место преступления против жизни, себя, отечества, продолжения рода, своей собственной матери, будущего своего и Антониного сна. Каждому участнику, даже нежеланному – против своего.
Антон запрокинул голову – осмотреть типичную панельную многоэтажку. Одну из сотен тех самых, что выстроены по нашей необъятной целыми кварталами, в пять лоджий шириной с одной стороны, широкой, и в одну по бокам. Еще нелепо кое-где присобачены окошки. Забавно: смотришь вверх на 14-й этаж – головокружения нет, а перекинешься через перила с него же вниз – вмиг опьянеешь, если не привык с парашютом падать на головы врагу.
Он тяжело вздохнул.
– Все проверили?
– Да что тут проверишь? Свидетелей нет, мужик какой-то позвонил да свалил отсюда поскорее. По Базе вообще никакого отношения ни к девке, ни к матери ее не имеет. Приехали, лежит, коченеет. Нашли документы, пробили, мать вызвали, скорую вызвали, тебя вот вызвали и дождались наконец-то. – Сержант не скрывал раздражения, хотя с чего бы ему: куда лучше курить и тупить в телефон, дожидаясь оперативника Управления, чем растаскивать пьяных бомжей в драке или унимать бывшего спецназовца, мускулистого мужика, словившего белочку и избивающего гражданскую жену и падчерицу. Видать, заворочались у сержанта внутри нехорошие ассоциации с накрытого простынкой тела молодой девушки.
