Ольга признавала, что шанс не слишком велик. Из пятидесяти кандидаток Баратов уже отсеял сорок, хотя все они имели законченное юридическое образование. В то же время Елена имела серьёзное преимущество — Ольга могла предложить её досье Баратову, минуя инстанции и проверки.
Елена всё ещё колебалась, когда получила новое предложение:
Её бывший сокурсник Эдвард Карлайл предлагал ей… сожительство. Получив письмо от Эдварда, которого Елена, к своему счастью, не видела уже два года, Елена едва не задохнулась от ярости. Эдвард честно признавал, что какой-либо официальный союз с Еленой на сегодняшний день ему невыгоден. Однако он предлагал оценить его благосклонность и согласиться проживать у него на содержании, а взамен обещал помочь с оплатой счетов за клинику.
Ознакомившись с предложением, Елена впала в ступор на долгих несколько секунд, — а затем немедленно набрала номер Ольги Михайловны и сказала, что согласна. Оставаться в Париже было невыносимо.
Встречу, тем не менее, удалось назначить только через неделю, и Баратов не собирался встречаться ни в Париже, ни даже в Москве. Как поняла Елена довольно быстро, это была обычная практика — собеседование Баратов мог назначить там, где у него выдавались свободные десять минут, и то, каким образом кандидатка попадёт на встречу к сроку, его ничуть не интересовало.
Это Елену не удивило. Чего-то подобного она и ожидала от человека, о котором много раз читала. Куда больше её удивило то, о чём пришлось вести речь за столом.
Она купила билет и оказалась на месте, как и положено, в половине второго. Вернее — в двадцать восемь минут. Баратов пришёл ровно в 13.30. Первым, что бросилось в глаза Елене, стал знаменитый шрам, полученный по разным версиям то ли во время переворота, то ли в одной из последних перестрелок с боевиками. На фотографиях он выглядел куда меньше и проходил от линии роста волос почти вертикально вниз, но не доходил до линии бровей. В жизни он пересекал бровь и разделял её на две части. Елена с трудом заставила себя не смотреть на это увечье. Как оказалось — успешно, Баратов так и не заметил её взгляд.
В остальном Баратов оказался точно таким, каким Елена видела его на фотографиях. Даже бровь поднимал точно так, как на некоторых картинках, и так же едва заметно улыбался, пряча улыбку за сжатой в кулак рукой.
Однако самообладание сохранять удалось недолго.
Елена ожидала, что Баратов поставит вопрос о её неоконченном образовании — оно откровенно было самым слабым местом в той биографии, которую подготовила госпожа Дашкевич. Они даже заготовили несколько вариантов ответов, каждый из которых, в зависимости от настроения Баратова, должен был его удовлетворить. Однако едва ли не первым вопросом стал вопрос о браке. Елена в самом деле не была замужем. Почему-то ей и в голову не пришло, что брак мог помочь ей выкарабкаться из нищеты, а даже если бы и пришло, она бы моментально отвергла эту идею — Елена не любила безысходности. Представить, что она связывает свою жизнь с кем-то до самой смерти, она никак не могла.
Следующий вопрос выбил её из колеи ещё сильнее. Он выглядел так, будто бы Баратов пытается выяснить, кого Елена предпочитает видеть в своей постели. Елена предпочитала спать одна. Тому имелись достаточные основания, которые, безусловно, не касались едва знакомого человека.
Дальнейший разговор был ещё более абсурден — Баратова интересовало, нравится ли ей дешевый бразильский кофе, который подавали в кофейне в сотнях километров от настоящей Бразилии. Елена несколько секунд колебалась между вежливостью и честностью, пока не нашла компромисс. Какое из этих качеств интересовало Баратова, Елена так и не решила.
