Армагеддон. 1453 - страница 51

– Убежище мира, вождь всех народов, я слышу тебя. Твои слова мудры, твои приготовления понятны, твои храбрость и умения несомненны. Однако вы говорили о великих воителях – двумя из них были ваши непревзойденные дед и отец, и я стоял рядом с ними, когда оба они приходили к этому городу и потерпели неудачу.

Он сделал паузу, и потому слова Мехмеда не прервали его:

– И почему же они потерпели неудачу, старый воин?

– Здесь есть люди опытней меня, чтобы говорить об этом. Но я считаю, что две вещи препятствовали сынам Исаака, сколько бы велики ни были их число и вера. Две – вода и камень. – Он огляделся, облизнул все еще грязные губы. – Моря, которые охватывают этот город с двух сторон, и тройная стена, которая запечатывает землю.

Новые перешептывания. Наступал момент, который предвидели Мехмед и Хамза: время для двух ударов, быстрых, как выпад меча. Один – словами. Второй… чем-то иным.

– Я благодарю тебя, дядя, за твою мудрость. Я долго размышлял над этими вопросами, как многие размышляли над ними до меня. Вода и камень, они самые.

Он оглянулся. Хамза вернулся в шатер, кивнул, и Мехмед повернулся к людям:

– Мы – гази, мы предпочитаем твердую землю Бога под копытами наших коней, нежели качающиеся доски под нашими ногами, верно? Однако, как ты заметил, чтобы взять город, окруженный водой, нужно властвовать над ней. И я взял на себя эту власть.

Он протянул руку, и Хамза вложил в нее пергаментный свиток. Мехмед начал читать:

– Знайте, что на верфях по всей моей империи люди тяжко трудились, строили, ремонтировали. День, когда мы пойдем на Константинополь, будет днем, когда наш флот выйдет из Галлиполи. Флот из ста двадцати кораблей.

Открытые рты, аханье.

– Там будет двенадцать – двенадцать! – полных боевых трирем. Восемьдесят фуста, каждая с пушкой. Тридцать военных транспортов. Даже если ренегаты Венеции и Генуи отплывут нам навстречу, сколько они смогут собрать? Двенадцать? Двадцать? Моря, Кандарли Халиль, будут нашими.

Великий визирь был не единственным, кто казался потрясенным этими словами. Мехмед свернул пергамент и постучал им по нагрудной пластине доспеха.

– Дальше… что же еще вечно препятствовало нам, дядя?

– Стены, – пробормотал старик. – Стены, которые… которые…

– Стены, которые побеждали любую армию, разбившую перед ними лагерь, даже армию моего отца? Даже армию Айюба, сподвижника самого Пророка, чью могилу я разыщу под этими стенами и построю над ней храм? – Мехмед кивнул. – Но ни один из них не имел того, что есть у меня.

– И что же это, владыка?

Пора.

– То, что сметет камень с той же легкостью, с которой я могу смести эти полотнища.

Он не обернулся. Только поднял руку высоко и уронил. Хамза, стоящий у входа, выглянул и повторил его жест.

Павильон был не самым большим. Его выбрали именно для того, что претворялось сейчас. Четверо рослых мужчин подбежали к центру и ухватились за толстый шест. Как только они утвердили хватку, Хамза подал новый сигнал, и полотняные стены исчезли, быстро свернутые системой блоков, людей и лошадей.

Только что совет стоял в шатре. А в следующее мгновение они оказались на открытом воздухе, прикрывая глаза от яркого зимнего солнца, моргая на то, чего не видели раньше: что шатер, в который они вошли из городских ворот, разбит на вершине холма; что с этой вершины вниз мягко уходит долина, простирающаяся до склона следующего холма примерно в миле отсюда. Что это пространство заполнено тысячами и тысячами солдат в двух больших отрядах, с широким проходом между ними. И наконец, что они делят вершину холма с огромнейшей пушкой, какую только видели человеческие глаза.