Симпатичный издатель из Прибалтики, обладатель элегантной бородки и ироничных глаз, предложил издать часть книг Олди на литовском языке (забегая вперед, скажем: свое обещание он выполнил и продолжает выполнять). Подписывая договор, мы обратили внимание на красный цвет печати и название издательства: «Pragaro ratai».
– Что бы это значило? – безобидно поинтересовались мы хором.
– Круги Ада, – улыбнулся издатель, вздергивая бровь. – Нет, нет, не беспокойтесь, кровью подписываться не обязательно…
На обратном пути из чужих пенат в родной Харьков мы подумали: круги литературного Ада или хотя бы Чистилища – смотреть, как некто творит с твоим миром и героями свою мистерию, и знать, что вмешаться ты сможешь лишь после того, как тебе на время уступят место.
В очередь, сукины дети-демиурги, в очередь!
Так родилась идея: не смешивать манеры (бессмысленно и пагубно!), не усреднять язык (гильотина – не средство от насморка!), вообще не подстраиваться друг под друга (что, гордые, да?!) – а писать крупными частями, от лица разных героев, имея общими только стратегическое пространство и идею.
Для начала предложили Андрею сотворить свою часть «нетленки» – Олди свою, как говорилось ранее, написали черт знает когда. Однако и у Валентинова, и у нас в то время шла работа над сольными романами. «Пусть пока поварится в голове. Вот закончу свое – тогда и засяду», – решил педантичный историк.
Закончил.
Засел.
И уперся лбом в нашу старую знакомую стенку!
Текст не пошел, словно заколдованный.
Время от времени мы встречались, обговаривали пришедшие в голову варианты (которых с избытком могло хватить на полное собрание сочинений!), прикидывали, примерялись, кипятились и спорили – и расходились в унынии. Мы продолжали писать «Черного Баламута», отнимавшего все силы без остатка, Андрей – очень трудно дававшуюся ему «Печать на сердце твоем»; а «Город…» все ждал.
Знал, умница, – дождется.
Весна 1998-го года.
Только что отшумел «Интерпресскон», мы вернулись в родной Харьков; Андрей начал делать первые наброски к новому роману, мы тоже без дела не сидели – писать начали еще до конвента, задел был – садись да продолжай! Что писать – известно, подробно обговорено на несколько ходов вперед и даже поделено…
И вдруг вопрос встал лезвием у горла: откладываем все в сторону и пишем «Город…»! Немедленно, без экивоков и творческих депрессий; сегодня и сейчас!
Час мужества пробил на наших часах; шаги Командора гулко отдались на нашей лестнице; текст проснулся от спячки и взял нас за шкирку.
Новое название родилось спонтанно: «Нам здесь жить». Сам собой вплелся в ткань повествования давно придуманный образ «Легатов Печатей», все разрозненные куски встали на свои места, вынырнул из атлантических далей уже почти забытой к тому времени повестушки зубастый Н'даку-ванга – и мы, все трое, вцепились в работу, как оголодалые псы в овечью требуху.
Сами собой ушли в небытие гоплиты и эринии, нимфы и сатиры… удивительное дело: зато двухколесные кентавры остались! И только возмущались время от времени, когда какой-нибудь герой-славянофил обзывал их «китоврасами»: «…Сам ты китоврас, и все вы там китоврасы!..»
Белые буквы барашками бежали по голубому экрану, выстраиваясь в строки, абзацы, главы, врывались в городскую квартиру архары-спецназовцы, резал океанские дали треугольный плавник, дымились приношения на жертвенных конфорках-«алтарках» газовых плит, об урожае огурцов молились равноапостольному царю Константину, а о покровительстве льноводам – равноапостольной царице Елене; упорно раскручивала запутанную нить невероятных, невозможных даже в этой сдвинутой реальности событий старший следователь городской прокуратуры Эра Игнатьевна Гизело – а мы работали запоем.
