Мастер Чайной церемоний пока стоит к нам спиной, и что-то перебирает в своих нехитроумных инструментариях: миски, чайничек и коробочки, в которых замкнуто волшебство отрезвляющего напитка. Его строгое чёрное одеяние в стиле дзен-монаха, и начисто бритая голова, как будто ещё раз подчёркивают – ничего лишнего здесь не должно быть. Единственная мысль, которой дозволено пока витать в пространстве Чайного домика – это мысль об… отсутствии мыслей. Мы, два гостя, сидим напротив друг друга скрестив ноги на маленьких специально для ритуала предназначенных скамейках, почти на полу, и пропитываемся духом отсутствия мыслей, исходящим от терпеливой спины хозяина церемоний. И хотя наши глаза слегка опущены, происходит глубокое исследование друг друга …И долгое молчание уже висит между нами. И ещё большим терпением испытывает нас спина дзен монаха, потому что на тонком плане продолжается сражение. Два воина, два самурая, продолжают бороться в своих умах, две энергетические оболочки соприкоснувшись друг с другом по инерции стараются одолеть друг друга – таков закон материального мира, такая традиция. Но здесь, в Чайном домике происходит ритуальное сражение. Это – исследование на прочность закалки меча осознания, лёгкий массаж для укрепления психики воинов: Дзин, дзин – мыслеформы отскакивают от доспехов астрального плана, созданных нашими умами. – Дзин, Ддзин, – усиленные двойной энергией осознания, мыслеформы бегут по спине монаха в чёрном, стремительным вихрем резко разворачиваются, скользя по его бритой голове, и медленно, но с ещё большей силой возвращаются в точки сборки дань-тяней его гостей. (Дань-тянь – место силы в человеческом организме, чуть ниже пупка.) Процессом общения, обмена и накапливания энергий руководит сам хозяин – Мастер Чайной церемонии. И вот наступает миг, когда энергий накопилось предостаточно – последняя мысль, в которую были согнаны все мысли этого печального мира, – мысль «об отсутствии мыслей» – наконец-то она сама взрывается. Мастер разворачивается к нам лицом, и… густое Безмолвие окутывает пространство. Оно – в полных чашках чая, Оно – в вяжущем вкусе волшебного напитка, Оно – в пустых чашках и в сдержанной улыбке строгого монаха… И тут лицо молодого самурая, сидевшего передо мной начало меняться; как иногда бывает во сне: снится один человек, а потом он вдруг перетекает в образ другого. Его губы сложились в мягкую улыбку, в которой всё больше проявлялись знакомые черты. Я почувствовал, что передо мной сидит хорошо знакомый человек. Но кто же он? И тут мы как-то одновременно подняли глаза, и наши взгляды встретились. И хотя наши умы по инерции всё ещё сражались, – наши сердца уже были открытыми. Да, сейчас уже не было никаких сомнений – передо мной сидела Алиша, такая же прекрасная и стройная, несмотря на то, что на ней была одежда воинствующего самурая. Наш поединок превратился в танец любви. В моём сне наконец-то мы перестали играть в прятки и уже не стесняясь своих чувств, выплёскивая из себя всё новые и новые виды энергий, закружились в танце. В этом вихре вокруг нас уже кружились и чашки, и миски, и столик с волшебным напитком… В этот танец любви астрального плана был вовлечён даже монах, Мастер чайной церемоний. Он не ожидал такого поворота событий, и лицо его начало приобретать даже некоторые оттенки страха. Земного блаженства для монаха оказалось явно слишком много. Но вскоре его взгляд, а потом и рука потянулись в сторону окна, пытаясь донести до нас что-то важное. Мы с Алишей вслед за ним посмотрели в эту сторону. Там, за окном, цвела вишня! Вокруг всё было покрыто снегом, и лишь одна вишня прямо за окном стояла вся в цвету. Это было чудо! – Сакура! – шептали губы удивлённого монаха. – Сакура…, – повторяли мы вслед за ним…
