Армия Второй звёздной Империи - страница 9

– Я пас, лэр.

– Ну что вы, лейтенант, в самом деле? Это же ваше первое задание! Чем не праздник? – взгляд Фенона был таким честным-честным, таким располагающим к доверию… Штурмовику ничего не оставалось, как выпить вторую стопку. По телу разлилось приятное тепло, в голове чуть-чуть зашумело. Когда офицер оторвался от исследования своих ощущений, стопка была уже вновь полна прозрачной пахучей жидкостью.

– Кларк, я не пью, – он попытался отодвинуть от себя стопку.

– Да разве мы пьём?!

– Что же мы делаем? – озадачился Ванга.

– Так… выпиваем.

– Разве это не одно и то же?

– Конечно же, нет! Вот что вы имеете против спиртного?

– Ну… оно мозги туманит, реакцию притупляет.

– Вот! – капитан поднял вверх указательный палец. Молодой человек заворожено проследил за его движением. – Когда пьют, так и происходит. Зато когда выпивают… Реакция обостряется, а мозг начинает работать ещё лучше, чем прежде. Разговор сразу оживляется, появляются интересные, волнующие всех за столом темы. Разве я не прав? И как может туманить мозги спирт?! Он же чистый!

Молодой человек страдальчески закатил глаза. Он уже понимал: придётся пить. Последний аргумент капитана просто не оставил ему выбора. Одним словом, Раймон Ванга начал понемногу прочувствовать магию слова «чистый». А ещё он вдруг с кристальной чистотой вспомнил детство. Он, мелкий карапуз, сидит за высоким пластиковым детским стульчиком, а мама безуспешно пытается накормить его манной кашей. Карапуз-Раймон хмурится, мотает головой, отворачивается. Каша течёт по слюнявчику. Тогда мама резко меняет тактику: «Ты же любишь маму? Ну, давай ложечку за маму, – и проникшийся мистической важностью слова «мама» карапуз послушно проглатывает целую ложку. «Ну вот, молодец, и мама тебя любит. А где папа? Давай ложечку за папу…» – маленький Раймон спохватывается лишь тогда, когда тарелка с кашей показывает дно. Маленький Раймон хотя бы спохватывается, а большому уже не хватает на это… чего-то, в общем, не хватает. Спустя некоторое время Ванга поймал себя на мысли, что бутыли со спиртом больше нет, на столе осталась лишь маслянистая жидкость в цветастой бутылке.

– Ну вот, вашу мы приговорили, лейтенант. Займёмся теперь моей.

– Чем-чем займёмся?

– Ну, мы же с вами решили выпить по одной? Одну выпили. Теперь нужно вторую. Я прав?

Вместо ответа Ванга одним махом осушил предложенную ему стопку. Сегодня он и так спорил, как давно уже не спорил: до хрипоты, до дёргания за грудки. Продолжать споры не хотелось, хотелось полностью раствориться в блаженном беспамятстве, что вскоре и произошло.

Дальнейшее путешествие лейтенант помнил весьма смутно – отрывочными картинками, невероятно яркими на фоне серого марева основных воспоминаний. Вот перед внутренним взором офицера предстаёт полукруглое помещение капитанского мостика с сенсорными панелями по окружности, разделённой на сектора. Три человека: пилот, суперкарго и техник – приветствуют своего капитана стоя, докладывают о завершении погрузки, о готовности полётного курса и основных систем. И заинтересованные взгляды гражданских, в особенности одной… гражданской… Затем снова дымка, сквозь которую прорывается уверенный голос капитана: «Признаюсь вам, Раймон, капитан – самый бесполезный член экипажа во время полёта. Я нужен только если случится какое-нибудь ЧП, или понадобится развлекать пассажиров. Пора, кстати, приниматься за дело, виски стынет». Вот сквозь дымку забвения проступает симпатичное личико суперкарго – или суперкарги? – и склоняется над ним: «О, лейтенант! Вы просто прелесть! Как вы относитесь к тому, чтобы что-нибудь выпить?» Затем снова картинка с суперкарго – яркая, сочная, но совершенно за гранью цензуры. Вот перед Раймоном стоит тройка членов команды: все в бойцовских стойках, все подтянутые, сосредоточенные на отработке ударов. Пилот даже признаётся, что жить не может без спорта. Серый провал, и вдруг перед лейтенантом возникает лицо этого самого пилота: его взгляд жалостливый, словно у побитой собаки; парень что-то перекатывает языком во рту. Вот он наклоняется, и на пол пополам с кровью летит что-то белёсое. Теперь уже лейтенант слышит свой собственный голос: «Извините, лэры, меня учили убивать, а не танцевать». В новом кадре они с капитаном дружно «отпаивают» пилота некой «живительной влагой», как эту жидкость обозвал Фенон. Раймона настораживает только цвет жидкости – янтарно-смолянистый, да и вкус кажется смутно знакомым. По мере падения уровня «влаги» в пузатой бутылке сознание офицера всё более заполняет привычный уже «серый шум»; на этот раз настолько плотный, что даже во время коротких просветлений картинки реальности почти неразличимы.