Артикль. №3 (35) - страница 26



Поняв, что нам здесь в определенном смысле ничего не светит, мы с Ольгой приняли решение расслабиться и получить максимум удовольствия от моря, солнца и кипарисов. К тому же, отсутствие мужчин как класса исключало между нами возможность какой-либо конкуренции.

Когда ты не влюблен, ты внутренне свободен. Ты надеваешь самые удобные босоножки на носки, обрезаешь под корень больше не модные джинсы, кое-как повязываешь самошитую шелковую блузку с сиреневыми разводами, на шею вешаешь чехол фирмы «Кодак», в который влезает фотоаппарат-мыльница, паспорт и деньги, крепишь к карману шорт кассетный плейер. Из ушей торчат провода – и ты улыбаешься чему-то своему, время от времени пританцовывая на ходу – потому что слушаешь свою любимую музыку, совсем не похожую на ту, что привыкли слушать они.

Они слушают бардов. Благодаря чему, собственно, поход и начинался со Старого Оскола, куда остальная компания съехалась несколькими днями раньше на фестиваль. Я прибыла в Оскол со своим рюкзаком уже под самый конец, ибо высокой страсти к жанру КСП давно не испытывала, а если честно – не испытывала никогда, просто однажды перестала притворяться.

С тех пор как окончательно разлюбила Фиму. А разлюбила я его сразу после откровенного разговора под горой за зданием университета, куда, чтобы не стоять в глупой позе, а как будто бы куда-то двигаться, мы спустились в лес к роднику. Вернее, до самого родника мы так и не дошли – все выяснилось гораздо раньше, говорить стало не о чем, оставалось только повернуть назад и подниматься по разбитым каменным ступеням под сводом то ли лип, то ли ясеней – какое мне до них было дело! Ведь подниматься всегда труднее, чем наоборот. Чем, например, упасть. «Упасть в любовь» – говорят англичане. Влюбиться. Все равно как вляпаться или наступить на грабли. Ноги наливались тяжестью и не желали идти дальше. Возможно, они хотели спросить что-то еще, но ответ был слишком однозначен, чтобы нуждаться в разъяснениях.

Когда человек не влюблен, он внутренне свободен. Он смешной, распущенный и не играет словами. Нужно хорошо запомнить это состояние, чтобы при случае правдоподобно воспроизводить. Для пущей убедительности еще можно часто и громко смеяться. А потом снова смеяться – уже над тем, как ловко удалось всех одурачить.


Смутно мелькали желтые и розовые арки железнодорожных станций, окошки билетных касс, ларьки с кока-колой и сосисками в тесте, бабушки с пирожками в дверях вагонов, облезлые лавки и бледные разводы фонарей за грязными стеклами. Рюкзаки со стандартным набором: спальник, тушенка, сгущенка, пакетик растворимого супа и кило крупы – так распорядился Игорь о том, что найдешь не в любом гастрономе – день ото дня странным образом теряли в весе, ни на грамм не опорожняясь. Минимальный бюджет полуголодных странников уходил на кока-колу и привокзальные сосиски с горчицей. Перед отходом в обратный путь пронесенное на спинах добро будет высыпано на корм птичкам и роздано нищим.

Впрочем, в единственный вечер в Осколе я попыталась было развести костер, но Игорь посоветовал «перекусить что-нибудь у себя в палатке». Мы с Олей поели плавленый сырок с огурцом.

В Оскол Оля уехала со всеми лишь для того, чтобы не заблудиться в одиночку, а так-то у нее в плейере играла почти та же музыка, что и у меня; правда, ее в каждом новом городе еще интересовали уличные панки – довольно странный вкус, учитывая, что сама Оля из семьи доцентов-математиков и на панка внешне не тянет.