– Все-таки к врачу надо! – Упрямо твердит Оля.
А я даже без понятия, где находится наша поликлиника: всю жизнь меня лечила бабушка.
На мощенной булыжниками дорожке мы обгоняем пару пожилых эстонцев. Под деревянным навесом по верху стены гуляют подростки, тоже иностранцы, судя по размашистым жестам и курткам кричащей расцветки.
– С кем будешь Новый год встречать? Один? Приходи ко мне.
Сидеть за праздничным столом с чужим семейством мне хочется еще меньше, чем быть одному:
– Давай лучше ты ко мне.
– Давай! С меня – салаты.
За внутренними крепостными воротами собор Святой Троицы открывается взорам в своем полном величии. Не считая телебашни, в Пскове ничего выше до сих пор не построили. Главный золотой купол можно разглядеть не только из любой точки низкорослого Старого Запсковья, но и на подъезде к городу по Гдовской трассе, километров за двадцать до кремля.
Перед собором стоит экскурсия. У гида нет бороды, но я замечаю краешек рясы, что выглядывает из-под длинного пальто. В звучном баритоне слышны характерные церковные интонации. В группе почти все – женщины. Среди них стоит девочка-подросток с приоткрытым ртом. На голову поверх вязаной зимней шапки у нее натянут капюшон. Бедно одетая старушка цепко держит дурочку за руку.
С экскурсовода девочка переводит глаза на ворону, которая неловко приземлилась на металлический скат собора. Чернота наползает на кремль со стороны Великой. Туча, хоть на дворе декабрь, напоминает грозовую. От ледяного ураганного порыва Оля, и без того крохотная, съеживается еще больше.
Гид рассказал об истории постройки нынешнего здания собора в XVII веке и теперь, повысив голос, перечисляет мертвецов в соборной усыпальнице. Когда он доходит до Николая Блаженного, в миру Микулы Салоса, где-то близко гремит кровля.
Объявляется время для фотографий. Первой из толпы паломниц выплывает ухоженная дама под пятьдесят и становится на песок напротив низкого замурованного оконца в белой стене. Подруга направляет на нее объектив смартфона.
Железо грохочет прямо над головами. Перекрикивая ветер, подруга-фотограф командует улыбнуться. Модель заправляет выбившуюся из-под платка прядку и выставляет вперед ногу в сапожке на острой шпильке. В этот же миг в вышине раздается громоподобный удар, потом свист – и нечто, подобное золотой молнии, проносится по направлению вниз.
Я поднимаю глаза и вижу, что креста на куполе больше нет. У распластанной на песке женщины из спины торчит двухметровая пика с перекладинами по бокам. Как по кровостоку по трещине в сусальном золоте струится багровый ручей.
Вокруг кричат женщины и какой-то мужчина. Старушка закрывает своей дурочке уши руками и прижимает к себе лицом, чтоб не смотрела. Паломницы, кто посмелей, окружают тело, но никто не решается прикоснуться к нему. Две другие, не сговорившись, звонят в «скорую». На песке из-под погибшей расползается большое бурое пятно. В эту секунду Оля запоздало вскрикивает.
