Асины журавли - страница 13

В тот ненастный октябрьский вечер шатер был полон зрителей, и директор довольно потирал руки. Ася гримировалась к вечернему выступлению. Обычно ей помогал муж, но в этот вечер он куда-то пропал. До выхода оставалось совсем немного времени, и Ася беспокоилась. Наконец Станислав появился в гримёрке, отмахнувшись от вопросов, быстро переоделся. Ася обратила внимание, что он бледен и напряжен, не дождалась улыбки, привычных напутственных слов. В конце номера, когда Станислав помог ей сойти с трапеции, она заметила, как дрожит его рука. И – небывалое дело – муж то ли забыл, то ли не успел убрать прикрепленную к поясу длинную вуаль, и Ася запуталась в ней, делая сальто. Переодеваясь в униформу для финального парад-алле, она с беспокойством ждала возвращения Станислава, гадала, что последует за смазанным концом номера: упреки или извинения. Закончилось представление, приближалась ночь, а мужа все не было, тревога Аси росла. Дело в том, что Бартошевский оказался азартным игроком, не раз, проигравшись в пух и прах, давал зарок больше не садиться за игральный стол, но иногда срывался. Уж не сорвался ли вновь? Это сулило большие неприятности. Ася решила отправиться в гостиницу одна, в надежде, что муж уже там. У выхода ее остановил владелец цирка, за ним тенью следовал белый как полотно кассир. – Так, никому не покидать цирк до прибытия полиции! Всем собраться на манеже. – Что случилось? – перешептывались артисты. – Никак кассу обчистили? Худшие опасения подтвердились. После представления кассир обнаружил, что вся выручка за последние дни, хранившаяся в железном сундуке, исчезла, причем следов взлома полиция не нашла, сундук был открыт ключом. Первоначально подозрение пало на кассира, несмотря на его заверения в невиновности, но следом обнаружилось, что среди собравшихся на манеже артистов и служителей цирка отсутствует фокусник, и никто его не видел по завершении представления. Перед выходом на манеж он разговаривал с кассиром и мог незаметно вытащить ключ от сундука из нагрудного кармана, к тому же в труппе знали о страсти Бартошевского к игре в рулетку, поэтому он и стал основным подозреваемым в грабеже. Ася боялась поверить, что это муж обокрал кассу. Всю ночь она не сомкнула глаз, в тревоге ходила по гостиничному номеру из угла в угол и ждала, что он придет, и все подозрения окажутся недоразумением. Осенний ветер бездомным щенком скулил в трубе нетопленного камина, швырял в стекло струи дождя. Может, Станислав кутит где-то в кабаке с поклонниками? Такое изредка случалось. А может быть, сидит в номере приятеля, коверного Феофана? И такое случалось. Ася накинула на плечи платок и вышла в коридор гостиницы. За дверью обнаружила полицейского. Он запретил ей покидать номер. Утром Асю увезли в отделение на допрос. Двое суток она провела в кутузке, было время подумать о своей жизни. Растаяли девичьи мечты о «вечной любви» и семейном счастье. На смену недоумению, ожиданию, что Станислав скоро объявится и развеет подозрения, пришла полынная горечь предательства. Он променял ее, их общее будущее, успех, доставшийся тяжким трудом, каждодневным риском на пачку денег. Всего-то. Его слова, клятвы, обещания оказались пустышкой. Некстати вспоминались самые счастливые дни, самые нежные слова, самые радужные надежды. Больно. Как больно! Ася кусала губы, чтобы не разрыдаться. На третий день обвинения в соучастии с нее сняли и отпустили. Гостиничный номер, в котором они жили, носил явные следы обыска, но самым неприятным было то, что хозяин номеров отказал ей в проживании, а владелец цирка, не заплатив жалования, выгнал из труппы. Все негодование обокраденных, обманутых коллег обрушилось на ее плечи, никто не верил в ее непричастность. В один день Ася оказалась на улице без работы, без жилья, без денег, без друзей. Она бесцельно брела вдоль улиц, подгоняемая пронизывающим ветром, оглушенная свалившимся на нее несчастьем. Давно ли стояли солнечные дни бабьего лета? Кроны деревьев сияли золотом, словно купола соборов, а под ногами расстилался мягко шуршащий ковер из опавших листьев. Как быстро промелькнули эти благословенные дни! Холодный ветер треплет голые ветви деревьев, разносит горький дымок от сжигаемых куч прелых листьев – все, что осталось от былой роскоши ранней осени. Минувшей ночью резко похолодало, к утру полетели первые снежинки, а к обеду разыгралась настоящая метель. Снег падал на черную, как антрацит, мостовую густо, хлопьями. В снежной круговерти бесшумно, словно миражи, возникали и исчезали экипажи, прохожие, спрятав лица в шарфы или поднятые воротники, скользили мимо Аси, и ей казалось, что она осталась одна живая, настоящая в этом призрачном мире. Она совсем продрогла, увидев церковь, решила зайти погреться. На паперти двое нищих: старик в ветхом зипуне и девочка-подросток протянули к Асе озябшие руки. Положить в детскую ладошку ей было нечего, хоть и выглядела барыней: драповое пальто, бархатная муфта, шляпка с пером. Впору самой вставать на паперти с протянутой рукой, только кто же ей подаст в такой-то одежде? В церкви было тихо, немноголюдно – обедня уже закончилась. Ася молилась пред иконами и размышляла, что может свалившееся на нее несчастье это наказание за отступничество, за то, что покинула монастырь, погрязла в мирских грехах? Но ведь Бог не зря дал ей красивый голос, талант, не для того, чтобы скрыть их в монастырских стенах. Она должна стать настоящей певицей, петь для людей. Это ее дорога. И она будет петь, что бы вокруг не происходило, Господь ей в этом поможет! Откуда пришла такая уверенность, Ася не знала, но в голове созрел четкий план действий. Выйдя из храма, она прямиком направилась на Студеную улицу, в лучший в городе ресторан Наумова, куда ее однажды водил муж. Она заняла столик возле окна, откуда был виден весь зал. Осмотрелась: белые накрахмаленные скатерти, позолоченная люстра с подвесками, чахлые пальмы в кадках по углам, немногочисленная чистая публика – ресторан выглядел весьма прилично. В простенке меж бархатных портьер установлено лакированное пианино с канделябрами, сидя за ним щеголеватый тапер наигрывает модные романсы. У дальней стены дубовая стойка буфета с горкой пирожных в стеклянной вазе и глянцево-румяными фруктами в плетеных корзинках. За спиной буфетчика шпалера бутылок с яркими этикетками. Рядом с буфетом конторка кассы, в которой восседает солидный господин. Пряди напомаженных волос, зачесанных от уха, едва прикрывают предательски поблескивающую лысину. С ним-то и надо Асе поговорить, вот только как к нему подойти? Просто спросить, не нужна ли в ресторане певица? Станет ли он слушать незнакомую барышню, пришедшую с улицы? А ведь от его ответа сейчас зависит ее судьба, если этот важный господин скажет «нет», шанс будет потерян, уговорить его уже не удастся. Ася понимала, что рисковать нельзя, поэтому не спешила, обдумывая план действий. Возле столика возник половой в черном сюртуке и длинном, в пол, накрахмаленном белом фартуке: – Чего изволите-с? Ася посмотрела меню и поняла, что денег хватит только на стакан чая, его она и заказала. Говорила небрежно, словно могла себе позволить все меню, но что-то не хочется. В глубине души боялась, что ее прогонят, однако, вежливый половой принес не только хорошо заваренный ароматный чай в прозрачном бокале, но к нему выставил на стол блюдце с тонкими ломтиками лимона, вазочки с вишневым джемом и кусками сахара и тарелку с парой печенек. Вот почему чай здесь такой дорогой! Несмотря на сосущее чувство голода, Ася не торопилась, сидела над тарелкой с печеньем, неспешно пила чай по глоточку, тянула время, дожидаясь, пока зал заполнится публикой. Выждав момент, когда тапер после очередного перерыва направится к инструменту, она подошла к нему, положила на клавиши последний гривенник и сказала: – Я хотела бы спеть «Чайку», подыграйте мне, пожалуйста. – А вы, сударыня, умеете петь? – Умею. Я певица, – как можно уверенней ответила Ася. Тапер пожал плечами, забрал гривенник и сел за инструмент. После вступительных аккордов Ася запела, и ее сильный, бархатистый голос полетел вольно, как та самая чайка. Все головы в зале повернулись в ее сторону. Стихли разговоры. Люди, покидающие ресторан, остановились в дверях, вернулись за свои столики. Она допела, публика разразилась аплодисментами. Раздались выкрики: «Браво! Бис!». Ася спела еще один романс – «В лунном сиянии» – и снова успех. Раскланявшись, она вернулась за свой столик. Через пару минут возле нее возник тот самый напомаженный господин, к которому она не осмелилась подойти. – Вы позволите, сударыня? – и, не дожидаясь ответа, уселся за ее столик. – Я хозяин этого заведения. Мне понравилось ваше пение, и, если вы не связаны иными обязательствами, предлагаю вам контракт, для начала на три месяца. Вы каждый вечер будете петь в моем ресторане, развлекать публику, а я обязуюсь исправно платить денежки. Плюс бесплатный обед. – И ужин, – добавила Ася. – И ужин, помявшись, повторил господин. – Сколько вы платите в день таперу? Ресторатор назвал скромную сумму, Ася уверенно запросила вдвое больше. Поторговавшись, сошлись на полуторной цене.