Вставив в уши пуговицы наушников, Он отрегулировал громкость так, чтобы слышать свой голос, записанный Им на видео:
– Как твое имя?
– Ли… Элизабет, – спохватившись, испуганно прошептала она.
– Молодец, – почти промурлыкал Он – тот, что был на видео.
Ему очень нравилось, как она произносила это имя, Элизабет. С аспирацией – легким придыханием на букве «Б», как это делала Его мать-англичанка, которую Он очень любил. – А теперь скажи, сколько тебе лет?
– Ше-шестнадцать.
– Хорошо, – подбодрил Он, – очень хорошо. Теперь закрой глаза и открой.
Она беззвучно подчинилась приказу.
– Теперь подними вверх правую руку.
Она сделала это, уже не протестуя, что сидит перед ним обнаженной. Он чиркнул взглядом по ее худенькому запястью и презрительно хмыкнул. Шрам на руке, даже несколько шрамов: она резала себе вены. Впрочем, Ему уже рассказали о том, что ради какой-то детской любви она пыталась покончить с собой.
– А теперь повернись на корточках налево, – произнес Он вслух. – Теперь направо. Теперь спиной ко мне. А теперь…
Он озвучил своё пожелание, и она испуганно всхлипнула. Он, сидящий в гостинице, уже знал, что через секунду произойдет с Ним, с тем, что был на видео. У Него появится дикое, почти неконтролируемое желание поставить запись на паузу, подняться, подойти к ней и одним хорошо рассчитанным ударом сломать ей нос, потому что она снова заплакала, а еще потому, что Его раздражал этот курносый обрубок, абсолютно не шедший ни к её чудесным глазам, ни к ее широкому рту, который Он считал нежным и чувственным.
Он тогда сумел подавить свой порыв, как подавил и ее своей волей и голосом. Он буквально поставил её на колени и заставил сделать всё, что Он ей приказал. И она это сделала. А потом, корчась от брезгливости, ужаса и стыда отползла в самый дальний от Него угол комнаты и закрылась руками. А еще через три дня Он увидел в ее глазах то, что психологи называют Стокгольмским синдромом. Механизм выживания – данное только избранным понимание, что тебе нужно присоединиться к тому, кто тебя поймал, или тебя съедят2. И Он бы «съел» её, но в тот день, когда Он пришел добивать её, она посмотрела на Него так, что Он замер. Да, у нее были глаза Его матери, но она глядела на Него так, как когда-то давно смотрела на Него Его мать, пытаясь понять Его и разобраться, что руководит Его действиями. Точно Его мать хотела хоть на минуту встать на Его место, чтобы Его оправдать. И Ему вдруг стало интересно, что будет, если эта Элизабет выживет с Ним.
Это стало его первой ошибкой.
Впрочем, он всегда знал, что психологи врут. Еще в юности он считал всех «глубоких» психологов идиотами, включая Шарко, Шопенгауэра, Фрейда и всех тех, чьи труды Он читал, а чуть позже проходил в Высшей военной школе. Геморроидальные, выжившие из ума седые придурки, потратившие драгоценные годы своей молодости на то, чтобы объяснить другой, не менее бездарной половине человечества, что отклонение от общепринятых норм – не более, чем глубинные сдвиги в психике.
Нет, в жизни всё объясняется просто – так считал лично Он, умевший даже не то, что обмануть детектор лжи, а солгать собственной матери. Просто есть люди, которых рожают, чтобы они подчинялись, а есть люди, которые рождаются, чтобы командовать. Например, у Него еще в детстве обнаружилось врожденное чувство власти – то ли подарок Бога (в Создателя, Он, кстати сказать, верил), то ли какой-то редкий ген, переданный Ему Его предками, – но Он и в семь лет умел держать на расставленных пальцах любое человеческое существо, марионеткой раскорячившееся на Его «ниточках». Где-то лесть, где-то игра в искренность, где-то то, что называют умением слушать и слышать – но Он умел достаточно быстро подобрать ключ к любому, а при желании сделать так, чтобы к Нему испытывали роковое влечение и женщины, и мужчины.
