Малину не любили в Устином Яре, и сам атаман как бы тяготился им… Из-за одного Малины и его дел, его чрезмерной лютости можно было дождаться присылки особой команды солдат для разорения притона и гнезда их.
Малина был сибирный, то есть свирепый каторжник, готовый и способный на все… А по виду он отличался от всех молодцов тем, что ноздри были у него вырваны, а одно ухо отрезано при втором наказании за побег с каторги и зверское убийство около Камышина. Кроме того, среди лба виднелись сизые черты в полвершка, то есть выжженное клеймо и буквы: В. Д. – означавшие: Вор. Душегубец.
Малину боялись даже обитатели Устина Яра, так как он изредка запивал и пьяный впадал в бессознательное неистовство.
За последнее лето он убил двух человек из мирных молодцов шайки, которые даже и не ходили никогда на разбои. Попав почему-то в бега, они должны были поневоле жить в притоне и считаться в числе разбойников, справляя, однако, самые мирные дела и поручения Усти.
Уже поздно вечером около хибарки каторжника появилась фигура и тихо окликнула его со двора:
– Малина, а Малина!
Это был Ванька Черный.
Каторжник спал и не ответил. Черный влез в хибарку, прислушался и расслышал храп в углу на полу.
– Малина! – крикнул он.
Каторжник очнулся и промычал:
– Ну?.. Кого принесло?
– Я, Ванька… Мне тебя надыть. Дело, Малина, – забота страсть какая!.. Встань-ко… Наспишься, успеешь.
Каторжник лениво поднялся, и оба вышли на двор, где было светлее от поднимавшейся из-за горы луны.
– Ну, чего? – позевывая, спросил Малина.
– А ты тише, не ровен час! Садись-ко!
Черный сел на землю около куста. Малина опустился близ него.
– Из города? Когда?.. – просопел Малина, которому от рваных ноздрей приходилось гнусить.
– Из города… Сейчас был у атамана и вот к тебе. Дело! Как ты посудишь. Ты человек – голова! А мы что ж. Да и тот-то не прыток… наш-то. И себя, и нас погубит. Все пропадем из-за его прихотничества да баловства.
– Да ну… Что?
– Петрынь балует!
Малина промычал.
– Верно сказываю.
– Давно и я так-то… смекал.
– То-то… А теперь, родимый, дело напрямки пошло. Вот что! – сказал Черный.
– Да что? Не городи, сказывай.
– Ведь он в город отпросился.
– Ну!
– А в городе его и слыхом не слыхать, сколько я там пробыл… и опять Орлик там же… Петрынь и не бывал.
– В Астрахани, что ль?
– Зачем… ближе… в Саратове он… и балует! Мне не веришь! Орлик придет, спроси.
– Да ладно… Ну…
– Ну, вот: что тут делать? Мне дядя Хлуд наказывал… Ты, говорит, атамана упроси, а лучше всего потолкуй с Малиной, атаман не поверит… Да и приятели они. Он Петрыня не выдаст, пока тот его с вами совсем не погубит. А ты, говорит Хлуд, потолкуй с Малиной.
– Что ж? Коли надо – не долго. Что мне щенок. Взял топор, да и готово. Нешто мне его жаль?
– То-то!
– Да зря-то не люблю я… Вот что! Взять с него нечего. Обижать он меня, щенок, не станет. Как же?.. Может, ты, да Орлик, да Хлуд твой – брешете… – рассуждал Малина лениво и сонно.
– Тебе говорю, он в Саратове на нас показывает. Дядя Хлуд говорит, что если эдак-то – месяц не прогуляем, кандалы пошлют. Петрынь сам их и приведет сюда.
– Эвося. Дурни. Нужно? Пошлют? Они захотят и без Петрыня нас разыщут. Нешто мы гуляем по Волге. Мы, вишь, сидим. Пришел, разорил все, порубил кого, а кого увез… Ну… И все! Дурни.
Оба замолчали.
– Что же делать? Ты бы, что ль!.. – выговорил Ванька Черный.
Малина зевнул.
– Чего брехать… Когда скажете – нужно. Ну, я порешу. Долго ль? Да толк-от какой. Коли он уже продал всех.
