Ради вручения аттестата нужно было снова натягивать на себя эту опостылевшую школьную форму. Точнее, ту одежду, что была принята за школьную форму на общем родительском собрании в лингвистической гимназии. Для девочек этот казённый набор – как она сама его называла – включал в себя белую блузку, клетчатый жилет и юбку. Тоже клетчатую или тёмную. «Мы должны отличаться от других школ и отказаться от советского прошлого», – говорили они. Ну, форма ещё ладно – надеть форму на один день ещё куда ни шло. Но тащиться в этот унылый «Форум», чтобы слушать речи мэра города, улыбаться знакомым отца, общаться с завучем… Увильнуть? Об этом не могло быть и речи – мать сразу сказала, что родители пойдут вместе с ней, потому что для семьи Зелинскасов это огромная честь.
Вот только отец ещё ночью куда-то уехал – она точно слышала как он выходил – звук его шагов трудно перепутать – и садился в машину. Видимо, в такси. При этом он говорил, что на «Золотую сотню», где его дочери вручат аттестат об окончании девятого класса с одними пятёрками, нужно прийти обязательно. Но теперь куда-то таинственно исчез. И что скажет мать, если он не появится к началу церемонии? А, может, он уехал навсегда. Устал от скандалов, которых в последнее время стало слишком много. И где он будет жить? Да хоть в одном из своих киосков, которыми был утыкан весь город.
– Ах, ну, и зачем я стала отличницей, – произнесла она вслух, потягиваясь, прежде чем подняться и взглянуть в окно.
Оно выходило на крышу стоящей напротив покосившейся избушки. Крыша некогда была выкрашена коричневым цветом, но теперь он терялся на фоне проступавшей почти повсеместно ржавчины. Зато мяч был по-прежнему на месте. Простой резиновый. Красный с бело-зелёной полосой. Такие раньше всегда лежали на полках в «Детском мире» даже когда других игрушек на полках не было вовсе. Два года назад, когда они сюда переехали, этот мяч был ещё ярким – видимо, он незадолго до их появления игрушка попала туда. Наверное, какой-то ребёнок случайно забросил. Представляете? Играли, кто-то подбросил мяч слишком высоко, и он по какой-то невероятной дуге опустился прямо на крышу дома. И совершенно не собирался скатываться вниз к галдящей детворе. А потом, наверное, ещё тот старичок – он тогда был моложе – выскочил из дома и с криком «Чего расшумелись?» разогнал всю детвору. Тот, что неловко забросил мяч на крышу, бежал последним, даже не боясь получить затрещину от разгневанного старика. Надежда на то, что непослушный кругляш всё же скатится вниз и без слов объяснит причину детской суеты, была куда сильнее. Но этого так и не произошло.
Со временем мяч выцвел и потерял форму. Один раз в садике точно такой же мяч, с силой отлетев от асфальта, больно ударил её по лицу. Вспомнив об этом, девочка дотронулась до небольшого шрама над верхней губой, который, наверное, всегда будет напоминать об этом случае. Подружка Оля – та самая, неуклюжая и смешная, увидев, что натворил неожиданно отскочивший мяч, испугалась не меньше, и воспитательнице Зинаиде Петровне таким же летним днём на прогулке во дворе садика пришлось успокаивать обеих. Впрочем, на их дружбе тот случай никак не сказался.
Аста часто представляла как мяч попал на крышу. Может быть, это были мальчишки, которые играли в футбол прямо на узкой дороге частного сектора пока не было проезжающих автомобилей. А, возможно, это девчонки играли в вышибалу, и кто-то бросил мяч слишком сильно. Но обязательно в её представлении из двери выбегал рассерженный сосед-старичок – тогда он ещё мог бегать, а кто-то из детей с надеждой взирал на крышу, ожидая возвращения мяча. Если это были девчонки, тогда среди тех них могла быть и какая-нибудь Оля. По крайней мере, хотелось бы, чтобы была. Но Аста не знала никого из соседских ребят по именам – мама не разрешала с ними играть, подчёркивая, что они не из их круга общения. При этих словах Светлана обычно фыркала на падающую на лицо чёлку, и Асте стоило больших усилий, чтобы не смеяться при этом. Однако, стремление матери казаться идеальной почему-то не могло не смешить девочку-отличницу с редким для этих мест именем.
