Мужской рык или рёв перекрывал все женские крики и вопли ребёнка. Крепкий мужчина с могучим торсом и чёрной шевелюрой на буйной голове в очередной раз вскинул топор, но уже над своей женщиной, которая, упав перед ним на колени, выставила на вытянутых руках дитя, прикрываясь им, как щитом, и прокричала, как в последний раз: – Не смей! – топор остановился в нескольких сантиметрах от тела малыша, в это же мгновение с его лезвия слетела тень и, ударившись в детскую грудь, провалилась в малыша. На несколько секунд из мрака воцарилась зловещая тишина, лишь только щёлкали горящие поленья в печи, отбрасывая блики пламени на побелённый низкий потолок хаты. Мужчина ещё какое-то время смотрел перед собой озверевшими от алкоголя глазами, как бы осознавая, что происходит, но, так ничего и не поняв, бросил топор на косую поленницу возле печи и, упав на лосиную шкуру, которая служила в доме ковром, тут же заснул мертвецки пьяным сном, сотрясая могучим храпом рубленую избу.
После этого случая двухлетний мальчик, который только начал разговаривать и произносить фразы, не мог больше этого делать. И вместо слов у него получалось ммм-м-м или ддд-д-д, либо что-то подобное, что очень раздражало взрослых и близких ему людей, которые открыто ругали его по этому поводу. Но хуже всего было то, что все дети стали его дразнить и избегать, особенно девчонки. От стыда не было спасенья, стоило ему открыть рот, как тут же он читал презрение в глазах соседских ребятишек.
Чувствуя перед ним вину, эта женщина через три года всё-таки нашла человека, который смог бы исправить эту ошибку речи, так как традиционная медицина, к сожалению, здесь безсильна (по крайней мере, была), и стала его водить к одной старой и очень сутулой женщине, которая жила на самом краю северного посёлка, в своём заросшем мхом, утонувшем по самые окна в землю доме. Обряд проходил следующим образом: женщина перед иконами что-то шептала в жестяную кружку с водой и в это время крошила туда пчелиный воск, после чего собирала его губами и, жуя его, что-то приговаривала, затем набирая в рот из кружки часть воды, не вынимая изо рта воск, орошала лицо и грудь стоящего перед ней мальчика (типа того, как делают с сухим бельём во время глажки).
Удивительно, но! через несколько сеансов заикания прошли полностью. Но вот комплекс собственной неполноценности остался, особенно в отношении женского пола.
Мать писала, что в магазинах плохое продовольственное снабжение, если что-то выбрасывают на продажу, люди берут мешками и коробками. Цены меняются чуть ли не каждый день, и денег на социалку, еду и прочие необходимости уже не хватает. Даже несмотря на то, что время от времени она подрабатывала, шабашила, если сказать по-советски, рисуя агитационные и всевозможные поздравительные плакаты и лозунги по заказу местных предприятий и учреждений. К слову сказать, по своей настоящей профессии она была художник-оформитель, но после рождения сына через пять лет у неё появилась странная аллергия на краски, да такая сильная, что о художественной мастерской можно было лишь только мечтать, но никак не работать в ней. А отобрать у художника краски, сами понимаете, это – как отобрать крылья у птицы, возможно жить она будет, но…
Тайный разговор двух женщин о заключении соглашения:
– Мне сказали, что вы можете вылечить от заикания, – сказала полногрудая с толстой по пояс косой брюнетка крепкого телосложения, всматриваясь в темноту небольшой комнаты, которую освещала керосиновая лампа, стоявшая в центре стола, где сгорбленная, старая, седая женщина перебирала какие то травы.
