Двери маршрутного автобуса открылись на крайней городской остановке. Оставляя след ёлочкой от протекторов высоких, шнурованных, до блеска начищенных берцев, закинув новенький, набитый подарками для родных и близких РД на плечо, десантник ещё постоял пару минут на обочине дорожного кольца края города, вдыхая знакомый с детства воздух, ощутив чувство дежавю. Когда он четырнадцатилетним подростком, курсантом первогодкой, осенью приехал на каникулы, проучившись в мореходке два месяца, вот здесь же он и стоял, в морских чёрных клёшах, державшихся на худющей талии широким чёрным ремнём, а на начищенной бляхе красовался большой морской якорь. В расстёгнутом форменном чёрном френче, на погонах которого гордо лежали большие золотисто-жёлтые буквы – «Ф», а под гюйсом на фланке околышком красовался чёрно-белый тельник. Голову же венчала форменная с кокардой черная курсантская фуражка, а всё небольшое хозяйство умещалось в чёрно-жёлтом чемодане. Добравшись от ЖД до города, а тогда ещё посёлка, на попутном грузовике, так как в карманах, кроме портсигара с папиросами, гулял ветер, и оплатить проезд было не чем.
Но вот, прошли годы, слово, данное себе, Конев сдержал и на свой двадцатый день рождения сделал себе подарок – бросил курить.
Да, это надо было видеть, – подумал десантник, – а ведь даже фоток с мореходки никаких путных не осталось, впрочем, как и сейчас.
У Конева, как и у его товарищей, последние полгода службы находящихся на боевых, не было дембельских фотоальбомов, сделать которые в таких условиях не было никакой возможности, и в память об армии у него сохранилось около десятка фотографий. И, будучи уже на гражданке, просматривая дембельские альбомы своих друзей, сделанные с характерным солдатским юмором, он всегда смущённо оправдывался, почему у него нет такого.
Два года службы против двух месяцев мореходки очень большая разница, но чувства радости возвращения домой тогда, на каникулы, били через край и были очень трепетны и волнующи. Взрослею видимо, – подумал десантник не испытывая особой мальчишеской радости и направился в город.
Летнее северное утро, весело встретив десантника голубым небом, вывело его на городские улицы, где после ночной тишины окунувшись в суету нового дня, горожане уже спешили на свои рабочие места по исхоженному маршруту, которые с нескрываемым интересом рассматривая демобилизовавшегося бойца ВДВ возвращавшегося домой.
Вообще, форма десантника всегда была красотой и гордостью войск Советского Союза. А тогда, в СССР, увидеть десантника по неуставному в расшитом по дембельски специальном десантном камуфляже (впервые поступившем в войска), с полуоткрытой и выставленной напоказ в голубом тельнике грудью, с неуставным аксельбантом из строп парашюта, в высоких шнурованных ботинках, ну и, конечно же, гордости любого, кто служил в ВДВ, – голубом берете, было в диковинку. Многие оборачивались и смотрели вслед бойцу воздушно-десантных войск. Кто-то здоровался и даже в обнимку, как старые друзья, спрашивая – «ну как там, всё нормально?» – Так, для формальности. Там, это везде. Везде, где нас нет, но есть другие.
Десантник шёл по родному утреннему городу, ощущая всей своей кожей, как его изучают десятки, а может, и сотни пар глаз одновременно со всех сторон, как будто он попал под перекрёстный огонь. Но это не был огонь свинца войны, это был огонь радости жизни, который шлейфом катился следом за бойцом –
