Роуз нравился этот джентльмен, возможно, немного больше, чем нравятся случайные попутчики. Она уже успела привыкнуть и к оживленным беседам, и к ровному красивому голосу мистера Рамзи, и к его неизменной вежливости, и к тщательно скрываемому авантюризму. Чувствовалось, что на суше это совсем иной человек, нежели на море. Здесь, на «Святой Анне», Джеймсу просто было нечем заняться, вот он и коротал время в беседах, наблюдении за закатами, за птицами и волнами. Он задавал бесчисленные вопросы первому помощнику и капитану Лерою, узнавая о маневренности и иных возможностях судна, придирчиво изучал идущий из труб дым и, по всей видимости, с трудом удерживался, чтобы не вскарабкаться на мачту, сбросив обувь, как матрос. В Джеймсе Рамзи было много любознательности, даже пытливости, с которой он подходил ко всем делам. На судне мало места, чтобы развернуться, но судно однажды придет в порт, и тогда перед Джеймсом ляжет целый континент. Роуз понимала, что вежливость по отношению к ней – скорее следствие свойства натуры, чем принятия правил высшего общества.
– Да, для этого я еду, – проговорила она, с трудом вспомнив, о чем шел разговор. – Когда я отыщу кузена и уговорю его вернуться в Англию, могу ехать в Россию.
– О! Россия, дикая страна.
– Вы там бывали?
– Бывал. И обнаружил, что она не настолько дикая, как некоторые говорят. Вам понравится Санкт-Петербург, он напоминает Венецию и вместе с тем исполнен не южной легкости, а имперской основательности. Этакая Вена, ежели ее водрузить на каналы.
И они заговорили о России, а Роуз даже себе не призналась в глубине души, что счастлива, как все складывается.
Путешествовать в это время года по Египту легко и довольно приятно, во всяком случае, в северных областях. Когда «Святая Анна» швартовалась в Александрийском порту, воздух, напоенный ароматами близкой – и чуждой англичанину – земли, был теплым, но не жарким, а солнце пряталось в легких перистых облаках. Мистер Рамзи помог Роуз сойти на причал, неподалеку от которого знатных гостей уже поджидали повозки, запряженные невысокими крепкими лошадками. Кучер-араб бросился к приезжим, что-то заверещал, попытавшись схватить их чемоданы, и был сурово отодвинут в сторону невозмутимым Кунваром. Последовали переговоры, завершившиеся к обоюдному удовольствию минут через пять, и кучер, поклонившись, побежал к своей повозке, а Кунвар и Гидеон, слуга Роуз, потащили багаж. Миссис Браун торжественно вышагивала, неся объемистую сумку, которую никому не доверяла: там хранились самые ценные вещи Роуз.
– Торговля, – усмехнулся Джеймс, когда все уже расположились в повозке, – основа здешней экономики. После нескольких лет жизни тут я понял, что, если ты не торгуешься, тебя не считают за уважаемого человека. На тебя просто перестают смотреть, в лучшем случае – обижаются. Вы наверняка тоже это поняли, если покупали шелка.
– Да, на базаре в Каире, – кивнула Роуз, раскрывая зонтик: несмотря на то, что солнце вроде бы пряталось за облаками, его лучи могли обжечь кожу.
– Рынок Хан аль-Халили, – Джеймс что-то сказал кучеру, тот ответил веселой скороговоркой, и экипаж – если эту рассохшуюся повозку можно было так величать – тронулся с места. Мистер Рамзи усмехнулся чему-то – видимо, возница произнес нечто забавное. – Да, это отдельный мир. Все англичане, которые попадают туда, поначалу теряются. Пока я не научился сбивать цену, меня немилосердно обдирали.
