Когда уже убедились, что все они в равной степени бесспорно компетентные специалисты во всех областях науки и техники, Ланской и Пучок уселись играть в домино, Желтков отправился проверять состоянии транспортёров податчиков сырого угля, которые сокращённо именовались ПСУ.
На двух ПСУ из восьми попались под ограничитель две здоровенные булыги и срезало шпильки на транспортёре. ПСУшки остановились, сырой уголь на подавался в измельчительные мельницы.
– Витёк! – крикнул раздражённо Желтков, выходя из темноты за щитом управления. – Тащи шпильки! Пойдём вставлять!
– Ща! – непринуждённо отозвался Пучок, даже не посмотрев на Желткова, а вглядываясь в свои доминошки на ладонях.
– Кому, твою мать, сказал…
– А я сказал: ща-а…
– Ну-у!
– Чо, ну… Кому нукаешь! – Витька кинул костяшки домино на стол, сверкнул глазами из-под козырька каски.
Желтков подошёл вплотную к Пучку, вперился в него злым взглядом и опять повторил тяжёлым голосом:
– Тащи шпильки…
– Ты не понтуйся тут! – Витёк привстал со стула. – Это тебе не в ментовской своей командовать всякими горемыками…
У Желткова кровь зашипела в жилах, будто сделали инъекцию серной кислоты, и обожгло в верхней части желудка, как у него стало проявляться в последнее время при резкой вспышке злости. Если в такие моменты дома не расшибить об стенку какую-нибудь посуду, или не раскрошить в щепки стул ударами об стол – да мозги просто взорвутся и разлетятся серыми ошмётками мозгового вещества. Он с полминуты смотрел снизу вверх в сузившиеся глаза Витьки.
– А это тебе не на тюремной шконке блатату из себя корчить. Привык в коридорных поломоях дуру валять… – процедил сквозь зубы Желтков и медленно взял Витьку за ворот спецовки.
Пучок отступил на шаг назад – и с криком истерики: «А ментяра, волчара позорный!» прямым ударом кулака врезал Желткову в лицо. Желтков, будто не почувствовав удара, с ответным истеричным криком «Кто ментяра! Ублюдок запетушённый!» в прыжке вцепился обеими руками в горло Витьки.
С голов у них послетали каски, глаза у Витьки выпучились, рот широко раскрылся. Повскакали со своих мест Ланской и Сашка Мишин, навалились на Желтка, отдирая его руки от горла Пучка. Тело Пучка уже обвисало и медленно опускалось на колени. С другого конца цеха примчался Стаханов и, перехватив поперёк туловище Желткова, оторвал его от почти уже сомлевшего Витьки. С минуту все стояли, тяжело дыша, держали в шесть рук Желткова и смотрели на него, будто не зная, что делать с пойманной бешеной собакой.
Сашка Мишин проговорил обомлевшим голосом:
– Ба-а, а считался таким спокойным-спокойным…
Витёк, массируя свой кадык, поднялся с пола, подобрал каску и медленно пошёл на выход из цеха.
– Я долго терпел, я долго терпел, – тихо произнёс Желтков, мотая головой и освобождаясь от объятий сменного персонала. – Но очень долго терпеть я не могу…
Пучок после того случая пробюллетенил целую неделю. У Желткова эту неделю под глазом алел синяк. Всю слесарскую работу приходилось выполнять одному, а разницы особой и не было заметно. Однако ж, когда Витёк приступил к работе, почувствовалось облегчение. Витёк стал проявлять трудовой энтузиазм, как какой-то застоявшийся жеребец. Вся смена удивлялась такому преображению «узника «Крестов», а Серега Ланской как-то от души посоветовал Желткову быть «побдительней, если – как-бы – чего – не как»:
– Ты знаешь, Петь, когда эту станцию строили в пятидесятых годах зэковские бригады, сколько тут тел в стенах замуровано. У Пучка, наверное, в каждом кармане по финке.
