– Глеб Свекольников, – представился я, после чего счел своим долгом представить и нашего проводника, с коим Архип, вероятно, был еще незнаком. – А его зовут Пантелей Иванович.
– Уже в курсе, – кивнул прапорщик, указав на табличку с именем и фамилией, приколотую к лацкану форменного кителя дяди Пантелея. – Эх, тяжко бате пришлось – в его-то возрасте, да в такую передрягу… Ты это… звони, не отвлекайся – Иванычу не мешало бы врачу показаться… А я пока с теми буржуями потолкую, а то они сейчас батю своими расспросами вконец доконают.
Охрипыч вовремя смекнул, какая опасность нависла над несчастным дядей Пантелеем. Троица шокированных пассажиров прекратила созерцать раскуроченный вагон и теперь направлялась к нам. Вид у каждого из «буржуев» был довольно воинственный. Им не терпелось выведать у Иваныча всю правду, какую он, по их мнению, обязан был знать.
Прапорщик самоотверженно преградил путь этой перевозбужденной компании и принял на себя тот шквал расспросов, что грозил обрушиться на пожилого проводника. Со своей задачей Хриплый отменно справился, видимо отточив мастерство агрессивной полемики при работе со строптивыми призывниками. Пока же Охрипыч защищал дядю Пантелея от разгневанных пассажиров и четко, по-армейски разъяснял им текущую обстановку, я терзал мобильный телефон. Сначала попытался дозвониться до всех известных мне служб экстренной помощи, а затем, когда выяснилось, что звонки не проходят, взялся по очереди обзванивать знакомых из адресного списка. Не забыл, само собой, и про Бурелома, поскольку его следовало непременно известить о нашей непредвиденной задержке.
Бесполезно. Сигналы уходили в никуда и обрывались без каких-либо предупреждений от оператора. Попытка наладить связь с вершины холма тоже ничего не дала. Вдобавок, поднявшись на возвышенность, я был немало озадачен развернувшейся передо мной панорамой. То, что я не засвидетельствовал восход солнца, было в принципе не удивительно – я уже догадался, что досрочный рассвет возник из-за какого-то атмосферного явления. (Откровенно фантастическую версию о причудах времени я отверг за отсутствием веских доказательств. А без них можно было фантазировать на эту тему хоть до помутнения рассудка.) Однако если с небом в целом был порядок, то увиденная мной с холма местность выглядела несколько непривычно.
Еще при выходе из вагона я заметил, что в этой местности прямо-таки по-летнему тепло. И это октябрьской ночью, в Сибири, на шестидесятой параллели! Тем не менее температура воздуха здесь держалась такой, что можно было без проблем расхаживать в одной майке, как наша очаровательная блондинка. Вероятно, воздух хорошо прогрелся из-за того, что не было ветра. Еще не опавшие сухие листья не шелестели даже на тех деревьях, что росли на вершине холма, где, по идее, ветерок должен был ощущаться всегда. После пережитого намедни удара по голове я не доверял собственному слуху и потому пригляделся к деревьям получше. Нет, мне не почудилось – листья и впрямь висели на ветках без малейшего колебания.
Да и бог с ними, с листьями, махнул я рукой (при этом у меня сложилось впечатление, что здесь отсутствовал даже не ветер, а сопротивление воздуха как таковое). Лучше объясните-ка, что за безбрежный водоем наблюдается у самого горизонта, в западном направлении (а может, и в другом – я ориентировался только по расположению вагона, который до катастрофы двигался строго на запад). Насколько я помнил географию края, ничего подобного вблизи железнодорожной ветки Горнилово – Калиногорск не было. Несколько речушек да пара небольших водохранилищ, что пересекли мы по пути в этот райцентр, выглядели попросту жалко в сравнении с замеченным мной не то крупным озером, не то маленьким морем.
