Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - страница 77

Беленький требовал уважать его чувство собственного достоинства и личной автономии. Для большевика, настаивал он, это было элементарным. «Если есть люди, которые вас информируют, вы может от них получить эти сведения. Предоставьте мне право держаться так, как я считаю нужным. Есть ли такой закон, что каждый член партии, исходя из своей ответственности, отвечает так, как считает нужным. Вы меня давно знаете. Примите все меры, я готов лично нести за себя ответственность, если вы меня знаете, делайте со мной абсолютно что хотите, я в полном вашем распоряжении». Еще одна уловка: ответственность только «за себя лично» вкупе с полным подчинением воли партии. Беленький изъявлял готовность говорить о своих грехах, но не о грехах товарищей из объявленной «группы», поскольку «оппозиционной» ее никто еще пока не называл. Он апеллировал еще и к тому, что коммунист не должен «подставлять» товарищей.

Беленький не ответил на шесть почти идентичных вопросов подряд (с кем был, что обсуждал…). «Что, вы с нами разговаривать не хотите?» – спросил наконец Шкирятов. Беленький попросил, чтобы его вызвали вторично, «для выяснения».

Грозили позором: «Мы скажем это не только перед партией, мы перед всеми рабочими это скажем, это в четырех стенах не останется, как себя ведет представитель оппозиции». Но Беленький апеллировал к некой высшей инстанции, которая всех рассудит: «Вы меня исключите, но партия поймет. Я не исключил ни одного рабочего в своем районе». «Все это записывается здесь, – пояснил Янсон, – а после вашего исключения из партии, если оно будет, я готов идти с вами на любое рабочее собрание и утверждаю, что огромное большинство рабочих с нашим постановлением согласится. <…> Здесь есть стенограмма, известно слово в слово, как все это происходило здесь. <…> У рабочих хватает мужества признать ошибку». Отсылка к стенограмме – важное проявление саморефлексии, переводящей происходящее в кабинете ЦКК с уровня собственно разговора в ранг события. Используя фразу «как все это происходило здесь», Янсон обращался к перформативной функции языка, и все сказанное становилось действием, актом благодаря фиксации в стенограмме. Именно стенограмма придавала событиям завершенность и наделяла их юридическим потенциалом.

Беленький предвосхищал свои будущие чистосердечные признания. «Дело не в мужестве, – говорил он. – Когда нужно будет, перед партией скажу». Но разве ЦКК – это не партия, «разве вы оспариваете наши полномочия?» – поинтересовался Ярославский. Тут Беленького прорвало: