– Нашли? – еще раз посмотрев на часы, спросил Елизаров.
– Да.
– Можете, Василий Иванович, звать меня просто по имени-отчеству. Мы у себя на службе так больше привыкли.
– А мы в армии, честно говоря, больше по званию привыкли, товарищ подполковник, – возразил Арцыбашев, показывая, что армейские привычки он менять не намерен и, согласившись сотрудничать с ФСБ, не намерен оставлять военную службу. Возражение не звучало добродушно и было смягчено улыбкой. Василий решил сохранять дистанцию.
Фотографий было шесть, все достаточно крупные, размером с книгу. Блестела позолота, характерно вырисовывался собственный рисунок булата, светились драгоценные камни. На клинке отчетливо можно было прочитать почти все нанесенные там знаки. Только в одном месте блики от фотовспышки отразились от металла, и там прочитать было ничего невозможно. Само слово «прочитать» было в данном случае весьма условным, потому что сделать этого до сих пор никто не смог. Зачем отцу потребовались эти снимки, Василий Иванович не знал. Но сделали их ему перед самым отъездом к сыну в нескольких экземплярах. И он по одному экземпляру каждого оставил Арцыбашеву-младшему. Наверное, чтобы тот привыкал к вещи, которая когда-нибудь должна будет стать его наследством.
На первой фотографии сабля была в ножнах, лежала на каком-то куске зеленого сукна, которое хорошо контрастировало со сталью и позолотой. На втором снимке клинок был наполовину обнажен. На третьем он был вообще без ножен. Три оставшихся снимка были точно такие же, только сабля была перевернута на другую сторону. Только после просмотра третьего снимка стало ясно, что фотографировали ее на бильярдном столе, потому что камера выхватила часть лузы и сетки под ней. Наверное, использовалась подсветка, вывешенная над бильярдным столом.
Подполковник Елизаров сразу выказал профессионализм оперативника и спросил:
– Генерал Арцыбашев увлекался бильярдом?
– Чтобы отец кий в руки брал, впервые слышу… Вернее, не слышу даже, но вижу, что снимали на бильярдном столе.
– А фотограф кто?
– Не знаю.
– Снимки, судя по всему, сделаны цифровой камерой. Пленочная такого качества не даст. Спасибо. – Подполковник взял предложенное ему увеличительное стекло и стал рассматривать мелкие детали.
– А ножны странные, – заметил Михаил Афанасьевич. – Обычно они делаются сплошными, без отверстий сбоку. А здесь какие-то отверстия. Зачем они?
– Видимо, чтобы рисунок рассмотреть. Может быть, даже не рисунок, а надписи. Мне еще в детстве казалось, что там что-то написано.
– Арабская вязь?
– Нет. Арабскую вязь я бы отличил. Там что-то другое, непонятное. Я такой письменности не знаю. Ни на что знакомое не похоже. Может быть, на древнеславянские буквы, но тоже не то.
– В Хорасане вообще-то курды живут, – сказал, сам себе отвечая на мысленно заданный вопрос, подполковник Елизаров. – Алфавит у курдов арабский. А что у них до арабского было? Василий Иванович, вы же почти дипломированный историк. Не подскажете?
– Не подскажу, товарищ подполковник. В древности, во времена появления письменности, курды могли входить в одно из двух царств: Урарту или Ассирию.
– Вавилонское царство? Я плохо их историю помню, просто говорю то, что на слуху.
– Вавилонское царство много веков не было самостоятельным, – неуверенно вспоминал Василий Иванович. – Первоначально оно входило в Ассирию, и только потом один из царей оставил в наследство младшему ассирийский трон, а старшему завещал подчиненный и полуразрушенный Вавилон. Его перед этим полностью разрушили за восстание. Вавилон поднялся и вскоре снова пытался стать полностью самостоятельным, но опять не получилось. Там потом скифы и киммерийцы вмешались. После этого Вавилон отделился, при библейском царе Навуходоносоре, и тогда уже, наверное, и письменность была. И все-таки я бы географически отнес северный Иран к Урарту… А Урарту уничтожили скифы.
