Но каждому своя дорога. Митька с женой и двумя маленькими детьми жил в районе Красной Пресни, в коммуналке с соседом алкоголиком, имеющим обыкновение облёвывать прихожую. У меня же с жильём было в порядке: трёхкомнатная квартира в Подольске и двухкомнатная у жены в Москве. Кроме того, а точнее, прежде всего – родился сын, и я мечтал, что он будет жить в свободной, могучей, богатой стране.
А в 92-ом году я был уже в гостях у Митьки в семействе в аккуратной двухкомнатной квартире в пригороде Риги с рижским телефоном. Местечко называлось Инчукалнс (что-то индейское в нём мне отозвалось). Латвия уже к тому времени объявила независимость и перешла на переходную валюту – рублисы, в преддверии латов, но визы ещё не ввели. Митька преподавал в местной школе Библию, которой давно серьёзно интересовался, жена его, художница, делала глиняные сувениры, которые Митя не безуспешно продавал по воскресеньям в Риге у собора Святого Петра. Приготовила он к моему приезду великолепнейший пирог. Маленькая Агатка лазила по моей спине, а старшенький мотался на улице с компанией. Новости здесь шли уже исключительно на английском, программа CNN. Аккуратный двухэтажный домик из белого кирпича стоял на краю посёлка, и через поляну на сотни метров просвечивал чистый сосновый лес.
– Здесь каждую весну лес чистят от упавших сухих веток! – сообщил Митька, – поэтому на наши дебри не похоже, и каждый чужой человек за сотни метров виден. А зимой к нашему дому подходят косули!
«Вот, наконец, я нашёл счастливых людей!», – подумалось мне. После обеда Митя повёл меня на прогулку по посёлку.
– А вообще меня зовут сейчас не Дмитрий, а Дитрих!» – вдруг сообщил он.
– Митька! – ахнул я, – ну фамилию сменил – это понятно, но имя… тебя ж им мама родная назвала!
– Ну, для зарубежья имя Дмитрий в произношении сложно, вот и нашли – Дитрих (почти все буквы те же).
Позже я, кажется, понял кое-что: многие наши симпатии и антипатии идут с детства. Не похоже, чтобы у Дитриха хорошо складывались отношения с матушкой, фанатичной коммунисткой. Дит всегда был по жизни диссидентом и, видимо, ближе к трезвомыслящему отцу. Ну а как его отец и его матушка при столь противоположных политических взглядах смогли пересечься – вопрос к Небу, возможно, напрямую к даосам с их «Инь» и «Янь».
Поля засыпаны снегом, небо пасмурно. Дорога – безупречная. Белая полоса справа по ходу, жёлтая – слева.
– Правая ограничительная? – спрашиваю.
– Не совсем так – правая и ограничительная, конечно, но и проложена по промытой в асфальте «гребёнке» – стоит задремать водителю и съехать на неё, начинается гул и мелкая тряска, и водила просыпается.
Дит тут же демонстрирует съезд, и неприятная гул и мелкая тряска, которую я, кажется, даже в Москве чувствую, начинаются.
– Ну а жёлтая полоса всегда должна быть слева, если справа – значит, идёшь по встречке!
Кое-где среди серых безлиственных пятен перелесков появляются единичные башенки елей, правда, без российских снежных караваев на ветвях – зима здесь недолгая.
– Слушай, а железные дороги у вас совсем сдохли, все перевозки на авто?
– Здесь такая история. В пятидесятых годах решали развивать автотранспорт или железные дороги. Ну, подсчитали – большая часть грузов перевозится по автодорогам, грузы всё равно надо разводить по базам и бизнесам, а ко всякой двери колею не проложишь. Значит, без траков не обойтись, они ведь, грузы-то и не такие большие, так что стали вкладываться в автодороги. Но железные дороги остаются… Ещё какие!
