Джая молча гладит меня по плечу, шмыгая носом – утешает, как умеет – другой рукой при этом параллельно и с тем же темпом гладя кошку.
– Я хочу не так уж и много! – почти кричу. – Любви!
– Любви, – поддакивает Джая, демонстрируя слушание, и достаёт из кармана огромный белый носовой платок, украшенный изысканными тонкими кружевами: бумажные салфетки закончились ещё вчера.
– Я завидовала сама себе, поверив в чудо, в саму вероятность его. А теперь что? У меня даже пустырника нет! – беру платок, погружаю в кружева красный распухший нос и смачно сморкаюсь. Аргумент про пустырник звучит как главная составляющая счастья.
В ответ на это Джая отпивает из своего бокала и отвечает:
– Есть в тебе что-то недобитое…
– Ещё он сказал, что в одиночестве человек сходит с ума, становится злым чудовищем и начинает слышать голоса, которых слушать не надо!
– Это факт, – улыбается Джая. – Не надо меня слушать. Не слушай меня! Не слушай, не слушай, не слушай меня!
Демонстративно кашлянув, Он патетически вещает:
– «Нет, поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами, улыбку уст, движенье глаз ловить влюблёнными глазами»14!
О, нет, только не это!
Джая пропускает несколько строк, промычав что-то взамен, и завершает, добавив наигранных чувств:
– Желать обнять у Вас колени!
– Колени… – повторяю я. – Если кто и сведёт меня с ума, то это – Ты! – улыбаюсь и вытираю слёзы. – Объясни лучше, почему и на этот раз Вселенная не поняла мой запрос правильно?
– Сформулируй-ка ещё раз, – просит Джая, скрипуче очертив пальцем круг по краю своего стакана. После чего откидывается назад, внезапно очутившись в большом кожаном кресле психолога и, слегка наморщив лоб, внемлет.
– Я заказала, что хочу любить и быть любимой, – и я повторяю смачное сморкание в белоснежный платок.
– И? Ты и любишь, и любима. Что не так-то? – спрашивает Джая, невинно глядя мне прямо в глаза.
Да, есть мужчина, который безответно любит меня.
– Но это два совершенно разных человека! А не один! – громко возмущаюсь я, не заботясь о том, что сейчас ночь.
– Об этом не было сказано ни слова, заметь! – Ангел смотрит, как я прозреваю.
– Но это же… очевидно! – с возмущением говорю я.
– Для тебя, но не для Вселенной, – Он берёт трубочку, опускает её в свой коктейль и начинает громко булькать.
Я какое-то время тупо созерцаю свой стакан.
– Хорошо, – терпеливым голосом выдаю наконец. – Но как же с моим запросом о том, чтобы он был свободен? Почему он женат? Для меня это принципиально важно!
– Он транслирует свободу. Идеально подошёл, – буль-буль-буль…
Да нет, похоже, Вселенная иногда делает вид, что не расслышала…
– Правда состоит в том, – глухо говорю я, – что любить безболезненно невозможно, да? Вселенная устроена так, что только конфликты, только разница температур рождают движение. А движение – это и есть сама Жизнь. В понятие гармонии не включено поедание друг друга, физическая и душевная боль, голод и прочее. Я верила в то, что понимаю правила игры, в то, что у Вселенной есть и справедливость, и честность, и доброта… Нет, с нейтральностью она убьёт, причём в жестокой форме! С нейтральностью, безэмоционально она возродит новую жизнь! Просто! Потому! Что!
Зло хватаю сахарницу и кидаю её в кафельную стену: пока она летит, сахар белым веером расхлёстывается в воздухе, взметнувшись к самому потолку. С грохотом сахарница стукается об стену, падает на пол, но остаётся целой.
