Азбука современной философии. Часть 1 - страница 48

(по мере того, как рисунок проступал на бумаге) того, что мой соавтор имел в виду, сказав мне: «Нарисуй птицу Сирин».

– И ты нарисовала.

– Да, нарисовала. И только после того, как закончила рисовать, я нашла информацию обо всех трёх прилетевших из Ирия (древнеславянского рая) девах-птицах: о поющей печальную песнь птице Сирин, о возвещающей радость птице Алконост и о предвещающей будущее птице Гамаюн.

И теперь, Господи, меня интересует вот что: почему из трёх дев-птиц Ты выбрал именно эту? Не птицу Алконост, не птицу Гамаюн, а птицу Сирин?

– А чем тебе Сирин плоха?

– Сирин рыдает всю дорогу – того и гляди, потонет в собственных слезах. То ли дело Алконост – птица радостная, ликующая. Глуповатая, конечно, что особенно заметно на картине Виктора Васнецова «Сирин и Алконост. Песнь радости и печали», но для глаз весьма приятная. Или та же вещая дева-птица Гамаюн: не такая безалаберно-оживлённая, как её сестрица Алконост – намного серьёзнее, но хотя бы не пускает слезу по малейшему поводу.

– Из трёх дев-птиц именно Сирин олицетворяет собой не только славянскую, но и более позднюю русскую мифологию. По сравнению со своими сёстрами, Алконостом и Гамаюном, птица Сирин – самая русская. Именно она обладает русской душой и наиболее точно выраженным русским характером. В особенности – русским женским характером.

– Ты сейчас на меня намекаешь?

– Я ни на кого не намекаю, Я говорю прямо: русские люди, а особенно русские женщины трагичны по своему духу, по своей изначальной природе, по своей самой глубинной сути.

– Не может быть! Я отказываюсь в это верить: мы, русские женщины, не такие унылые, как эта страдалица-птица.

– А ты вспомни, сколько слёз ты пролила за всю свою жизнь. Вспомни, вспомни! Это же уму непостижимо! Из твоих слёз уже не море скопилось, а целый Окиян. Скоро остров Буян смоет в пучину твоих слёзных терзаний – вместе с царём Салтаном, сыном его Гвидоном и царевной Лебедью. Ты вспомни, что с промежутком в полторы-две недели у тебя, словно по графику, начинается грусть-тоска-печаль, сопровождаемая бурными и продолжительными слезами. Ты с готовностью, самоотдачей и искренним воодушевлением оплакиваешь всё, что только можно оплакать: Космос и Землю, мир и людей, экономику и политику, культуру и искусство, книги, фильмы, стихи и песни, полное лишений прошлое русского народа, его невеселое настоящее и совсем уж безрадостное будущее, свою тяжёлую писательскую ношу и философские труды других мыслителей – от Платона и до Канта – изнемогших, по-твоему, в поисках ответов на ключевые вопросы устройства бытия. Исполняя свою «Великую Песнь Беспредельной Грусти и Вселенской Печали», ты дошла даже до Меня! Тебе кажется, что Я в Моей абсолютной силе и в Моём безграничном величии бесконечно одинок, ибо нет никого, кто хоть в самой малости сравнился бы со Мной – и это ли не повод Меня оплакать?!

– А Тебе разве не одиноко?

– После того, как ты Меня оплакала – нет. Наблюдая за тем, как ты плачешь, Я забываю о том, что должен страдать в Своём одиночестве, и начинаю размышлять о том, как тебя утешить.

– Спасибо. Но может быть, я – это исключение из женского русского характера, и остальные наши барышни столько не плачут.

– Исключение? Нет, ты – подтверждение. Ты что, забыла Плач Ярославны на стене Путивля? Забыла, как убивалась твоя ненаглядная Ольга, справляя тризну по своему мужу Игорю?