– БабЗин, ты чего?! – глупо закричал Никитос, забыв про телефон.
Она распахнула невидящие глаза, приподнялась из последних сил, протянула к нему дрожащую руку:
– Сеня… внучок… Как же ты без меня?! Один?
Обессилев, откинулась на подушки.
– Отойди, парень, не мешайся!
Санитары спешно упаковали носилки в машину. Двери захлопнулись. Истошно воя, скорая рванула с места.
Никита остался стоять, чуть не плача:
– Сеня… БабЗин… Вы куда?! Вы чего?
…Так. Надо медленно повернуть голову вправо… влево… Нет, не померещилось. Сенька действительно стоял посреди поляны гигантских цветов с огромными, плавно качающимися лепестками и хищными тычинками. Выше торчали грибы в человеческий рост: празднично-гороховые мухоморы и полупрозрачные бледные поганки на тонких ножках. Птицы выводили симфонические трели. Как шатёр, поляну накрывали огромные листья папоротника. А выше, далеко в небе, исчезали мощные стволы деревьев, кроны которых скрывались за облаками. «Секвойи, что ли?» – подумал Сенька. Трава под ногами, похожая на сахарную вату, хрустела. Всё это светилось и переливалось, как в лазерном шоу.
С трудом выдирая ноги из липкой поляны, Сеня двинулся вперёд. К болоту, которое как будто дышало вдалеке, вспухая разноцветными, дурно пахнущими пузырями…
Тем временем Кикимора торопливо стянула плащ, сдёрнула с головы платок, с лица – очки и осталась в чём была. То есть в драном сарафане из тинной рогожки, украшенном травами, ракушками улиток и полуистлевшими листьями. Свой тайный свёрток она запихнула в корни, которые так высоко торчали из мха, как будто дерево собиралось стряхнуть с них землю и уйти. Гнилой ветерок гнал с болота пропахшие забытьём клочья тумана. Там, где повыше – на сухом берегу, – перебирала листьями яблоня. Стройная, молоденькая, украшенная ожерельем из светящихся яблочек, она была похожа на девку на выданье. За ней на опушке примостилась кривая ветхая изба, стены которой поросли мхом, а крыша прогнулась под тяжестью времени, словно коромысло.
Не обращая внимания на знакомый пейзаж, Кикимора прокралась к зелёной воде. К месту, где в болото втекал весёлый ручеёк, напоённый травами, очищенный песком. Дойдя до места, Кикимора бухнулась на колени и принялась жадно лакать воду.
– Твой дом – лес! – раздалось у неё за спиной. Голос был громким и каким-то деревянным.
Ближайшая коряга, поросшая обломанными ветками, ожила и превратилась в Лешего. Тот сверлил её глазами, которые едва можно было различить в морщинах его тысячелетней коры. От неожиданности Кикимора чуть не свалилась в воду и рассердилась:
– Ну тебя, Леший! К лешему!
Она поднялась с колен, отряхивая лохмотья. Спросила раздражённо:
– Тебе что за дело?
– Яга! – многозначительно провозгласил Леший, предостерегающе подняв старый сук.
– Да я всего на минуточку! – сменив тон, заискивающе затрясла головой Кикимора.
– Яга… – повторил Леший.
Кикимора бросила настороженный взгляд на кривую избу вдалеке и, нервничая, зашептала:
– А чего Яга? Ежели ты не сболтнёшь – она и не прознает!
Леший молча смотрел на неё, не моргая.
Кикимора догадалась, что он чего-то ждёт. Ага! Она порылась в своей сумке и достала мыльные пузыри.
– Чего задеревенел, старый? Смотри лучше, какой гостинец я тебе в энтот раз принесла!
Леший недоумённо таращился на пластмассовую коробочку у неё в руке.
– Вона! Глянь-ка!
Кикимора выдула несколько пузырей, которые, переливаясь и искрясь, поплыли над болотом, разгоняя гнилой туман.
