Читать онлайн Елена Вакуленко, Елена Воздвиженская - Бабка Котяжиха

Дизайнер обложки Мария Дубинина

© Елена Воздвиженская, 2022

© Елена Вакуленко, 2022

© Мария Дубинина, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0059-0207-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

На высоких берегах, посреди полей золотых да лугов цветистых, недалёко от тёмного леса, стоит деревня Ильинка. Живут там люди разные – и добрые, и не очень, и приветливые, и угрюмые, и весёлые и тихие, как и везде на белом свете. Да только хороших-то людей всё больше, чем плохих, так уж Богом заведено. И как во всякой деревеньке, случаются в Ильинке той всякие чудные истории, много их, вон, что звёздочек на небосклоне, когда над Ильинкой раскидывает ночь черничное своё покрывало, одну из них я вам сегодня и расскажу.

Почти у самого озера изба стояла, хорошая изба, крепкая. И жила в той избе семья – мать Настасья, отец Яков, да дочка Прасковья, по-деревенски – Парунька, значится, девчонка ладная да гоженькая, коса ниже пояса, глазки голубеньки. Держала семья корову, как без неё в деревне-то? Уж до чего замечательная корова! Ночкой её звали. Молока давала много, густого да жирного. И сливки мать делала из того молока, и сметанку, и творожок, и маслице. И самим вдоволь хватало, и людям на продажу оставалось. Любили они свою кормилицу-матушку, а больше всех Парунька коровушку любила, они с ней и выросли вместе. И гладила-то Парунька Ночку, и чесала, и сенца послаще давала, и пасла её, когда та тёлочкой была махонькой и в стадо ещё не ходила.

И вдруг – беда, как гром среди ясного неба! Захворала Ночка! Невесть какая хворь на животинку напала. Вернулась она вечером из стада, а молока-то и нет, пустое совсем вымя. Ну да ладно бы только это одно, так ведь не то что-то с Ночкой – мычит она страшно, будто стонет, в руки не даётся, хвостом машет, брыкается. Чуть позже видит мать – вроде как вымя набухло, молоко пришло. Решила подоить. Обмыла вымечко, ведро подставила, потянула – и обомлела… Из вымени вместо молока кровь одна идёт. Назавтра Ночку в стадо не погнали, в хлеву оставили. Стоит коровушка сама не своя, и у Паруньки слёзы на глазах – что делать? Чем помочь родненькой кормилице? Об те года врачей звериных ещё и в помине не бывало, да ещё в глуши такой, в глубинке Руси-матушки. День, проходит, второй, третий, всё хуже коровушке. Да тут и осенило семейство, нужно бабку Котяжиху на помощь звать! Уж коли не она, так и никто не поможет.

Бабка Котяжиха, как говаривали деревенские, занималась «всякими делами». Могла и сглаз снять и постылого отворожить, и боль зубную заговорить, и кость вправить, и лихорадку прогнать. Посылает Настасья Паруньку к бабке, та и жила-то через три дома, вовсе недалёко. Пришла бабка Котяжиха, зашла в хлев, к коровке подошла. Погладила по бокам, по головушке, пошептала что-то ей на ушко, а Ночка слушает внимательно, прямо в глаза смотрит и кивает, а после мычать принялась жалобно, протяжно, будто жалуясь да помощи прося.

– Значит вот что, девка, – говорит бабка Котяжиха Паруньке, – Завтра вечером, как пастух стадо в деревню погонит, бери ты два ведра, да ступай на озеро. В ту сторону с пустыми вёдрами пойдёшь, а обратно с полными, да смотри, кто к тебе первый подойдёт, чтобы ни слова, ни пол-слова ты с этим встречным не обмолвилась! А будет это обязательно женщина. Станет она тебя и уговаривать, и расспрашивать – ты молчи. Хоть бить начнёт, иди себе к дому и молчи, воду неси.

– Что делать? – говорит мать, как ушла Котяжиха, – Надо, Парунька, спасать кормилицу. Сделаем, как бабка велит, а там видно будет.

На том и порешили.

На следующий день к вечеру пришла к ним бабка Котяжиха. Взяла Парунька вёдра да коромысло и отправилась к озеру за водой. Идёт она и дивится – на улице ни души. А ведь время вечернее, бойкое, сейчас хозяева выходят пастуху навстречу, стадо встречают, да и когда в деревне тихо бывает? Целый день то ребятишки бегают, то взрослые по делам хлопочут, а тут – тишина и никого вовсе нет. Набрала Парунька воды и повернула к дому. Вдруг, откуда ни возьмись, словно чёрт из табакерки, выскакивает из-за угла соседка их ближняя. Подлетела к Паруньке и ну вокруг виться, ну приговаривать:

– Парунька, а куда ты ходила?

– Парунька, а где ты была?

– Парунька, а вы что, стирать под ночь собрались? Для чего воду несёшь?

Идёт Парунька, молчит, помнит она наказ бабки Котяжихи, зубы только крепче стиснула, чтобы не сболтнуть ненароком слово какое, да пальцы на коромысле сжала добела. А соседка не унимается:

– Парунька, да дай хоть вёдра подсоблю донести, ведь тяжело тебе! Парунька то, Парунька сё…

Но вот и изба родимая, толкнула Парунька калитку ногой, а соседка змеёй вертанулась, да вперёд проскочила. А тут в избе дверь распахнулась и выходит на крыльцо бабка Котяжиха. В руках у ей нож большой.

– Не наш нож, – отчего-то подумалось Паруньке.

Подняла бабка Котяжиха руку, да махнула ножом крест-накрест перед соседкой, та и застыла столбом, не может дальше-то идти. А Парунька бегом с вёдрами в хлев, бабка Котяжиха за нею, да отцу Якову и матери Настасье и наказывает:

– Идите в избу, да глядите, кто стучать будет, никому не отпирать! Хоть дверь будут вышибать, молчите.

Стала бабка Котяжиха той водой коровушку обмывать. Обмывает, а сама приговаривает что-то, шепчет, гладит Ночку. А та смирно стоит, понимает, что ей помочь хотят. А Парунька ног не чует, в глазах замельтешило, голову повело, задрожала она, что осиновый лист на ветру, всё поплыло перед ей, мочи нет.

И чем больше бабка читала, тем сильнее соседка в дверь колотила. Тарабанит кулаками да кричит:

– Настасья, открой! Да что там у вас случилось?

– Парунька, отвори дверь!

То в дверь хлева застучит, то в стену, то снова к избе кинется, да только никто ей не отворил. А Ночка-то ожила, повеселела, замычала радостно, хвостом захлопала, притопывает и будто улыбается, полегчало ей, по всему видать.

Подошла тут бабка Котяжиха к Паруньке, в лицо глянула, дунула, пошептала, да и окатила с головы до пят той водой, что в ведре ещё оставалась. Как гора с плеч Паруньки упала, так легко стало да весело, с той водой вся зараза-то с неё слилась, видишь. Тут вмиг и соседка пропала, стихли все стуки, тишина кругом наступила. Вышли бабка Котяжиха с Парунькой из хлева, а на дворе уж сумерки, месяц рогатый с неба глядит, звёздный шатёр раскинулся. Наутро подоила Настасья коровушку, молока много, как и прежде! Не нарадуется семья. Погнали Ночку в стадо. Стала она на луга ходить, молочко приносить.

День-другой прошёл, слух по деревне разлетелся, что та самая соседка захворала. Так захворала, что слегла в постель. А бабка Котяжиха Настасье и говорит:

– Не вздумай навещать идти, иначе всё вернётся, да хуже прежнего, тогда уж и я ничем помочь не сумею.

Спустя неделю собрала Настасья в корзину яичек да молочка крынку, сметанки, да маслица и отправляет Паруньку к бабке Котяжихе:

– Ступай, дочка, отнеси бабушке угощенье за нашу Ночку.

Пришла Парунька к бабке, та по дому хлопочет, обрадовалась её приходу, чай пить усадила, разговор завела о том, да о сём. Тут Парунька и осмелела, да и спрашивает бабку Котяжиху:

– Бабуся, а что это было тогда?

Глянула на неё бабка с улыбкой и отвечает:

– Дак та соседка и сделала вам на коровку-то, али не поняла? Оттого и сама теперь хворает, что назад я ей колдовство её вернула. Ну да ничего, поболеет малость и поправится, на пользу ей наука будет, поделом. Завидовала она вам, вот что. А вот тебе, Парунька, ой как плохо было бы, коли не послушала бы ты меня тогда – заговорила бы с ней или дверь открыла. Коли корова бы не сгинула, так ты бы, Парунька, сама умерла, вот как. Но ты молодец, справилась, хвалю тебя!

***

Вот до чего зависть-то людская доводит… И брат на брата идёт, и сосед на соседа. Зависть она глаза застилает, сердце омрачает, лукавого тешит, радость тому, когда люди эдак-то живут, не по-Божески. Да только горе завистникам, ибо они соделывают себя чуждыми благости Божией.

А расскажу я вам сегодня, мои хорошие, как дед Яков из Ильинки на богомолье ходил.

Ну, это сейчас он, положим, дед. А в те времена, про которые я речь поведу, был он совсем молодым парнишечкой, не женатым даже. Было Якову годов семнадцать, когда собрался он с другими богомольцами в город Киев, в Киево-Печерскую лавру, святым мощам поклониться, со старцами побеседовать, коли Бог даст, да и просто исполнить давнюю свою мечту. Мальчонкой ещё, глядя на проходивших через их деревню странников с котомками, останавливающихся, бывало, в их избе на ночлег, решил он, что во что бы то ни стало сходит и он однажды в Киев ко святым местам. И вот наступил такой день, снарядился Яков в путь. А долго ли оно? Как бабушка его старенькая говорит:

– Нищему одеться – только подпоясаться.

Лапти обул, рубаху чистую с собою завернул, это чтобы, значится, на святой-то земле переодеться, в котомку заплечную каравай положил, матушкой испеченный, луковицу, да несколько картофелин. От маменьки с тятенькой благословение получил в путь-дорогу, да и подбился к идущим мимо паломникам. Так и пошли.

Ладно. День идут, другой, путь неблизкой, почти три тыщи вёрст. Да всё пешком. Обычай такой благочестивый, чтоб всю дорогу своими ноженьками пройти, вот как. Только уж хворым да старикам послабление было, где на подвозе, где и попутчики понесут…

С Яковом вместе семеро человек шло, трое мужиков, двое баб, да двое ребятишек, мальчишек лет десяти. Яков восьмой. Шли неспешно, день с молитвы начинали, завтракали, чем Бог пошлёт – сухариком ли с водой из ручья, яичком ли, коли кто подаст, хлебом с луковичкой. Затем снаряжались в путь, мимо лесов да деревень, мимо озёр да полей, мимо лугов да перелесков… А чтобы идти веселее было, песни поют да псалмы. А мальчонки-то оба на дудочке ещё умеют, подыгрывают. Ноги сами бегут. Где дождичек настигнет, под деревьями обождут, где жарко невмоготу станет – в речке искупнутся, а время скорёхонько катится, ровно колесо – день да ночь, сутки прочь. Идут наши страннички. Вечером старались поближе к жилью человеческому прибиться, до села какого али до деревни добраться, возле людей не так боязно, как в лесу, в те времена разбойники на дорогах орудовали. Коли попадёшься им, последнее снимут. У голого да нищего и то найдут, что забрать. Ничем не брезговали. Потому и старались паломники хоть под забором, да всё ж таки не на дороге ночевать. Встречались и добрые хозяева, кто на ночлег пускали в избу, не брезговали путниками. В то время странников привечали, ведь за ними ангелы шли.

А как хорошо-то идти по Руси-матушке! Дорога так и стелется, будто все святые тебе помогают в деле благом, по краям от дороги луга разноцветные стелются, что одеяло лоскутное, птицы поют-заливаются, славят Божий мир, в траве кузнечики стрекочут, дух стоит пряный, мёдом липовым разливается, там вон – поле пшеничное золотом под ветром волнуется-колышется, вдалеке река разлилась полноводная, широкая, свежестью веет от неё и прохладой, блики солнечные на волнах играют, а вон там, под пригорком – деревенька очередная, выплывают избы из утреннего тумана, или полуденного жара, или заката розового, и как картинки лубочные мелькает, кружится перед глазами жизнь люда простого многострадального… Идут наши богомольцы… Дальше и дальше… Мимо храма Божьего идут, остановятся, в земном поклоне головы приклонят, где и на службу зайдут, исповедаются да причастятся, а тогда и вовсе крылья за спиной вырастают, и ещё слаще путь и невзгоды земные, как услада на пути к главной награде – к миру душевному, ко Господу.