Вера вздрагивает. Может, тени пришли за ней? И как только она свершит месть, тени заберут ее? Ведь они ждут жертву. Вера не понимает, что и как правильно делать. Она поднимает глаза и слышит с неба голос Вики, напевающий монотонные слова на незнакомом языке.
Вера не понимает, что означают слова ведуньи, но чувствует, что внутри этих звуков другая жизнь. Чистая, светлая, наполненная тихой радостью, благодарностью за то, что жива, за то, что не калека. И все, что нужно сделать, чтобы получить эту жизнь – выпустить нож, прямо сейчас, выпустить и прогнать тени, довериться светлому голосу, выбрать другую жизнь, поверить в то, что может быть иначе.
– Давай же, давай, – говорила сама с собой Вика, беспокойно оглядываясь на темную тень, полностью заполнившую комнату и бушующую сейчас как море в шторм.
Если Вера сейчас выберет месть, тени поглотят ее, станут еще сильнее, тогда и Вика вряд ли сможет справиться с ними, и тени сожрут ее тоже.
Вера задыхается, немо вскрикивает и роняет нож на грязный пол. Отчим сейчас видит ее. Разинув рот и округлив мутные глаза, тычет в нее пальцем, хватаясь одной рукой за сердце. Тени довольны, тени ждут. Серый воздух в комнате сгущается. Пахнет серой.
Глаза у Веры светятся, как лазерный фонарик, с необычно красивым лиловым светом. Она отшвыривает нож ногой. Кто-то проводит по ее лицу вышитым белым полотенцем слева-направо. Не вытертая слеза поблескивает на щеке.
Слеза прощения…
Вика выдыхает. Тени вокруг жалобно перешёптываются, сбиваются стайками, уползают в углы, под люстру, под плинтуса.
Вика слышит, как за окном проносится скорая. Чувствует приближающуюся смерть мужчины из общежития неподалёку. Выживет ли?
Скоро рассвет.
***
Вика вернулась к себе домой вместе с Верой, потому что та никак не могла прийти в себя. Несколько дней на свежем воздухе под присмотром заботливой ведуньи, разделившей жизнь девушки на «до» и «после», запах пряных трав, ласковое трещание сороки за окном быстро поставили Веру на ноги.
Вике очень хотелось покоя и отдыха. По дороге со станции, от которой электричка с новыми вагонами, пахнущими внутри пластмассой, увезла Веру, ведунья почувствовала на себе пристальный взгляд в спину. Остановилась.
– Ты что ли вместо Анисьи будешь? – раздался незнакомый сиплый женский голос.
– Я, – Вика повернулась и встретилась глазами с пухлой, видимо, местной жительницей с сумкой на колесиках.
– На вот, принимай гостей, – подтолкнула та вперед себя ладонью девочку-подростка, в куртке с рукавами на три сантиметра выше кисти и с пакетом в руках. – В вагоне одном ехали, про тебя спрашивала. Только объяснить толком ничего не может. От полицейских шарахается, говорит, только ты помочь можешь, – женщина развела руками.
Вика посмотрела в глаза девочке и кивнула:
– Здравствуй, рассказывай, что случилось?
Девочка хотела что-то ответить, но из горла выскочила только нервная струйка воздуха. Вика обняла девочку.
– Все, все, я поняла. Пойдем в дом. Пойдем. Все хорошо будет. Не переживай так.
Девочка послушно шагала рядом с ведуньей, рассматривая вдавленные темнеющие следы на снегу после сумки с колесиками. Вика шла не спеша, надеясь разговорить незнакомку еще в дороге, но та упорно молчала, изредка хлюпая носом. Недалеко от дома возле серо-черной березы с изломанным стволом девочку прорвало.
Поначалу-то Вика думала, какая бы ни была история у девочки, но все-таки она несовершеннолетняя, и надо будет сообщить в полицию, что появилась здесь такая. Скорей всего, и родители ищут. Но когда девочка начала рассказывать, Вика поняла, что полиция сделает только хуже, вернув девочку матери.
