Баблия. Книга о бабле и Боге - страница 35



– Ты от счастья плачешь или из меня такой хреновый любовник?

Алик подумал, что это смешно, типа пошутил. Но по реакции Наташи сразу догадался, что ошибся. Рыдания усилились.

– Почемуууу тыыы эттооо сде-сделал? Я же-же не-не шал-шаллавва. Я бы-бы тебббе самммаа да-да-дала. Нра-нра-вился ты-ты м-ммне. Я-я-я не-не-не так-так-такааааяяя!!!

– Конечно, не такая – это я такой. Свинья я, ну, правда, прости меня. День сегодня дурацкий, совещание тяжелое, бури магнитные. А хочешь, все забудем? Как будто и не было ничего.

Наташа взметнулась, как салют на Девятое мая, а глаза ее загорелись намного ярче салюта. Она метко плюнула Алику между глаз и для верности отвесила мощную пощечину.

– Дерьмо, козел, тварь, значит, поимел – и все забудем, ублюдок волосатый. Да что ты о себе возомнил, урод престарелый. На себя посмотри внимательно, дебил!

«И это все за то, что она хотела мне дать сама, а я взял не тем способом? – удивился Алик. – И что теперь делать? Забыть все – плохо, не забывать – еще хуже. Хрен разберешься в этих бабах».

Утираясь от плевка и массируя избитую щеку, он пробормотал:

– Вот это правильно, Наталья Владимировна, вот это хорошо, вот это по-нашему, по-бразильски, так мне и надо козлу старому…

– Сволочь, еще издеваешься, мразь самовлюбленная. И не прикасайся ко мне, – с ненавистью прошипела Наташа, начиная одеваться.

Он и не думал прикасаться. Прикоснулся уже, куда уж больше. Наташа приводила себя в порядок долго и трудно. Алик вообще сомневался, что ей это удастся. Он вытащил сигарету, прикурил ее фильтром, выбросил, закурил другую. Надо было издавать какие-то звуки, а не хотелось.

– Наташ, серьезно, ты мне очень нравилась всегда. Прости меня, правда, не хотел тебя обидеть. Ты же знаешь мои принципы – на работе ни с кем. А вот с тобой не удержался. Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила?

– Сдохни.

Разговор не клеился. Алику стало обидно. Чего он, собственно, такого сделал? Она с ним заигрывала, сиськами трясла перед носом и удовольствия получила наверняка не меньше, чем он. А он во всем оказался виноват. А в чем это во всем?

«Вот как выкручивать надо, Евина школа, древняя, стиль бешеной телки. А я еще себя манипулятором считаю. Да пошла она…» Словно почувствовав его мысли, Наташа снова зарыдала.

– Я же думала, ты не такой, как все, я же почти любила тебя, у меня фотография твоя есть с корпоратива, а ты, а ты…

«Влюбилась, – обалдел Алик, – похоже, правда влюбилась дура. Вот только этого не хватало. Ко всем моим проблемам, видениям, заморочкам и махинациям не хватало только этого – большой и чистой любви красивой саратовской дуры. Бинго. Десятка. Яблочко. Вот я попал…»

Ситуацию усугубил мобильник. Поставленный еще на совещании в режим виброзвонка, он противно, как бормашина в советском детстве Алика, гудел и подпрыгивал на столе. На дисплее высветилось совсем неуместное сейчас, короткое и емкое слово «жена». Наташа тоже увидела это слово, всхлипнула, из ее носа вывалилась большая зеленая сопля.

«Резать, – подумал Алик. – Резать, не дожидаясь перитонита. Рубить концы на хрен. Сейчас, или потом будет поздно». Он посмотрел на Наташу, неторопливо взял телефон и нажал на зеленую кнопку.

– Здравствуй, любимая.

Жена испугалась, Алик никогда так ее не называл, тем более по телефону.

– Ты что, заболел? Что случилось, у тебя УБЭП в кабинете?

– Да нет, все нормально, просто соскучился. Виноват я перед тобой, но ты все равно знай: я очень тебя люблю.