Ситуация разрешилась неожиданным образом – Люба заболела. Обнаружился артрит плюснефаланговых суставов – следствие юношеского увлечения горными лыжами. Болезнь зрела, зрела и вылилась лихорадкой. Люба бегала в поликлинику на уколы и регулярно сдавала анализы. Уроки вместо нее пришлось вести Прасковье. На ее беду, приближался конец второй четверти, волнительная пора итоговых отметок за первое полугодие. Люба, переживая, что Соломатина не сориентируется в ее контрольно – оценочной системе как надо, решила зайти утром в школу. По стечению обстоятельств, Семен именно в этот день решил использовать часы, которые должна была ему Соломатина, на какие-то неотложные семейные дела, и два первых урока Прасковья мужественно настроилась вести самостоятельно.
В детской раздевалке стоял невообразимый шум. Кто-то кого-то закрыл в туалете, и оттуда раздавались дикие вопли. Кто-то кидался в товарищей спортивной обувью, отрабатывая меткость попадания. Кто-то брызгался водой из пластиковой бутылки в соседнюю раздевалку, где копошились девчонки. В общем, все было, как обычно.
Люба не вмешивалась в происходящее. Она устроилась поближе к окну, открыла классный журнал и приготовилась полчасика потратить на подведение итогов, но в колонке уже заранее выставленных четвертных отметок, увидела бесхитростное однообразие. Изумленная, она развернулась к Прасковье. Та сообразила, что удивило Любу и немедленно оправдалась:
– Не удивляйся! Я решила, что все девочки заслужили пятерки. Они последний урок очень старались!
– Так и знала! Портите мне детей!
Люба возмущенно захлопнула журнал. Опять двадцать пять! Что за манера у Соломатиной потакать лентяям и бездельникам? Девочки очень хорошо соображали, что можно придти на три урока в конце четверти и за эти выходы получить отличную оценку. Прасковья хотела для всех быть хорошей, чтобы ее не доставали ни родители, ни завучи, ни дети. Люба не раз возражала ей, что подобная практика порочна, но все зря. Их дебаты часто кончались истерикой Прасковьи, которая наловчилась решать проблемы подобным образом. В этот раз Люба только махнула рукой.
– Я понимаю, что вами руководит замечательный педагогический принцип: если сомневаешься в оценке, то сомневайся в пользу ученика, но нельзя доводить этот принцип до абсурда, – проворчала она.
Тут на пороге кабинета появилась Алла Сергеевна:
– У меня окно, зашла отметить территорию, – улыбнулась она Любе: – рассказывай, что нового в твоей клинической жизни?
– И не спрашивай! – вздохнула Люба, – чуть не пережила сегодня клиническую смерть… Думала медсестра палец насквозь проткнет. Студентку, наверно, посадили поэкспериментировать над нами…
– Знакомо…Помнишь, мне витамины прописали внутримышечно? – спросила Алла, – медсестра ни с того, ни с сего начала меня уговаривать:
– Вы только не бойтесь, все будет хорошо, это совсем не больно, – а сама шприц взяла и нацеливается с прищуром, у меня подозрение закралось, что она в первый раз это делает. Стою, жду, чем дело кончится, а медсестра продолжает:
– Я сначала ладошкой вас хлопну по ягодице, а потом укол поставлю, – и опять прицеливается, шприц держит как дротик, вот – вот метнет. Я никогда уколов не боялась, тут же, чувствую, потом холодным покрылась. Молюсь, чтобы в живых остаться. Глаза закрыла. Хотела еще уши заткнуть, чтобы ее не слышать, только подняла руки, а она мне: – «Готово, одевайтесь», – я даже икнула от изумления. Стоило так человека нервировать? Как вы думаете?
