Несколько раз падал, однажды очнулся стоящим на четвереньках в грязи, освежал лицо холодной водой из луж, скорее похожей на глинистый раствор, но всё-таки доплёлся до дома. Держась двумя руками за перила, вытянул себя на третий этаж. Оставшихся сил хватило ровно на то, чтобы стянуть влажную одежду и рухнуть на кровать.
Было около десяти утра, в редакционном общежитии – никого, все ушли на работу, никто ещё не мог знать о моём возвращении с Бадармы.
Поэтому я сначала решил, что нависшее надо мной лицо начальства попросту приснилось. Любое может присниться после таких похождений. Глаза сами захлопнулись, я стал проваливаться в сон, но чьи-то руки затрясли меня как грушу. Начальственный голос грохотал, сыпал градом и метал молнии.
Вернулся в реальность, снова вижу над собой слегка искажённое лицо ответственного секретаря газеты. Расшумелся он изрядно, требует объяснить, почему вверенный ему литсотрудник не явился на работу да ещё и дрыхнет, нахал, в такое позднее время.
Для внятных объяснений я ещё не созрел, сил не набрал. Вместо этого неплохо получается мычание. Но ответсек добивается чего-то другого. Это он зря. В ближайший час не добьётся.
Ответсек перестал трясти полумёртвое тело, всё понял. Грамотный человек, недаром из газеты.
Ещё через пару часов кому-то опять приспичило моё пробуждение. Оказалось двое гонцов с электроподстанции, где работает Геля. Этим сумел растолковать, что их пропажа жива-здорова, но к трудовой деятельности будет готова не скоро. В лучшем случае – завтра.
Однако на этом история не кончилась.
Знаю, что долго не упоминал своего приятеля Витю, названного в начале рассказа. Вместо него на Бадарму пошли другие, он отошёл в тень. Знаю, что всё это время он мучился в неизвестности. Как мы прошли Бадарму? Все ли вернулись, не случилось ли чего? Грызло его, должно быть, и то, что не пошёл с нами. Такое грызёт долго и больно.
Что ж, терпеть и мучиться Витя умеет. Хорошую школу жизни он прошел в детдоме, а там этому быстро учат. Но он пошёл дальше – научился добиваться своего.
Он пришёл вечером, когда я, выспавшийся и ставший самим собой, был готов не только узнавать знакомых людей, но и общаться за чашкой чая. Конечно, я ждал приятеля, ждал больше, чем кого-либо. Кому ещё расскажешь всё, что было с нами и со мной, кто это поймёт и оценит как надо? Друг, только друг.
Но друг по каким-то причинам не пошёл со мной. Я чувствовал, что между нами пролегла невидимая черта. Она мешала нам обоим.
Витя несомненно тоже её чувствовал. Он человек настолько чувствительный, что сравнить его можно с женщиной. Жизнь так часто била его, терзала, изредка ласкала и снова била с удвоенной силой, что он выучился ощущать перемены в обстановке по глазам, по жестам, по походке и по колебаниям воздуха.
Встреча двух друзей со стороны смотрелась, наверное, забавно. Оба смущенно, виновато улыбались, будто разругались вчера по пьяному делу, сами не помнили почему, и вот сошлись, чтоб замять дело.
Честно говоря, я и сам не знал, как и с чего начать разговор. Не хотелось говорить обидные слова, хотя просились они наружу, но зачем? Наверняка он сам себе их уже наговорил в избытке. С другой стороны, сделать вид, что ничего между нами не произошло – этого я тоже не мог. Дружба не живёт без правды. Надо назвать всё своими именами.
Из английского языка пришло любопытное слово-понятие «кома». Дословно – запятая. Дескать это ещё не точка. Остаётся надежда…
