Холодный дождь лил, как из ведра, и вода, поднявшаяся в озерке, угрожающе подступала к нашей яме. Зажмурясь и прикрыв головы ручонками, мы замерли в обреченном ожидании конца этой нашей замечательной рыбалки. Далеко за полночь, наконец, гулко грохнуло где-то в отдалении, ослепив всю округу, и будто покатилась телега по горам, рассыпая огромные камни, недовольно громыхая, отдаляясь все дальше по окрестным распадкам. Уже вконец обессиленная и изрядно потрепанная, увлекаемая шалыми ветрами туча еще разок огрызнулась, сверкнув недобрым глазом, и устало завалилась за дальней грядой хребта. Все смолкло, неслышно чуть моросило сквозь уже проступавшие на небе звезды. И только слышно было, как с мокрой листвы гулко падали крупные редкие капли, будто забивая гвозди в и без того мокрую землю.
Светало. Ехали молча, не нарушая тишины, словно боялись что-то расплескать в себе, как мудрые монахи после медитации. Полумистическое чувство, новое, еще не оформленное, распирало наши маленькие душонки, не умещаясь в них, оказавшись самым сильным Божественным впечатлением встречи с Создателем. Как-то не веселилось, и дело было не в рыбалке. Рыбалка – мимолетное удовольствие, пустяк. А это глубокое и потрясающее событие останется в каждом из нас на всю жизнь. И в первый раз мы не остановились на мосту, сочтя наше прошлое увлечение пустой детской затеей в сравнении с тем познанием, которое мы обрели, повзрослев за эту одну ночь.
Маленькая начальная школа лепилась скворечником на косогоре так, что весь барачный поселок Танха с его покрытой льдом речкой Кручиной и деревянным мостом виднелись внизу. И пацаны гурьбой после уроков, подыскав себе подходящую коровью глызу, с великой радостью неслись на них с пригорка до самого подножия, оглашая воздух звоном голосов, воплями восторга и визгом. И их птичий грай еще долго будил спящие деревья, рассыпаясь с ветвей серебристым инеем. После чего вся эта веселая и возбужденная ватага мелким горохом закатывалась и исчезала в коробочках деревянных домов.
Но моему брату с сестренкой необходимо было преодолеть еще километра четыре до кордона, где жила семья лесника. И так каждый день две одинокие фигурки маячили по укатанной лесовозами дороге. Нередко какой-нибудь шофер, увидев знакомых маленьких пешеходов, подбрасывал их до поселка. Но к вечеру все затихало, и пустынным полем они возвращались из школы одни. Главное – дойти до отвала, а там и до дома рукой подать. В летнее время это было излюбленным местом наших игр и детских приключений.
Помню однажды в песке мы отрыли кварцевую трубку, застывшую когда-то после удара молнии, как позднее нам объяснила на уроке родной природы наша единственная учительница Ирина Максимовна. История отвала началась еще до революции, когда бывший известный золотопромышленник Шумов установил в этом месте драгу. И вот это по тем временам чудо техники наворочало горы гальки и булыги, промывая речной золотоносный песок в Кручине. Зимой на отвале часто стонали и надрывались буксующие груженые лесовозы, расплавляя снег обутыми в цепи колесами.
Зимник, как буханку хлеба, разрезал высокий отвал и, прихрамывая на колдобинах, бежал дальше своей обычной колеей, прижатый крутой горой к речке, извиваясь в узком месте около километра до одинокого дома лесника. Когда дети шли, приближаясь к отвалу, они были хорошо видны на белой ладони снежного поля, и потому волчица никуда не спешила. Она стояла на отвале и спокойно ждала. Провислая спина выдавала ее возраст. Она была голодна, и при дыхании вздрагивающий частокол ребер еще более подчеркивал ее худобу. В тусклой беспощадности взгляда уже не было прежнего охотничьего азарта, свойственного молодым волкам, а скорее какая-то привычная уверенность серийного убийцы в его тактическом выборе. «Чего особенно суетиться, когда исход предрешен», – подумалось ей. Она была обречена на успех. Добыча в тридцати шагах и нужно только подождать темноты. Для душегуба такого ранга маленькие люди что-то вроде козлят или ягнят.
